Статьи, выступления, заметки, воспоминания
Шрифт:
Беда наших новых сказок не в их морали, а в аллегоризме- Детали играют в них второстепенную, декоративную роль. А самое действие лишено какой бы то ни было конкретности.
Почему "Мальчиш Плохиш" в сказке Гайдара "О военной тайне" предает "буржуинам" своих товарищей, помогающих Красной Армии? Очевидно), только потому, что его зовут Плохиш. Никакими характерными чертами - ни личными, ни социальными - он не наделен. А между тем, при всей условности, сказка нуждается в отчетливой мотивировке поступков, в разнообразии характеров и голосов. Не то вместо сказки
Только временами улавливаем мы в этой сказке живую, смелую, по-мальчишески веселую интонацию Гайдара, умеющего говорить с малышами так ласково и просто ("Ушел Мальчиш, лег спать, но не спится ему, ну никак не засыпается..."). Основной же стиль сказки однообразно-приподнятый, без модуляций. Почти в одном тоне и ритме разговаривают "Краснозвездный всадник", отец и брат "Мальчиша" и даже "Главный буржуин".
"Ах вы, негодные трусищи-буржуищи!
– восклицает предводитель всех "буржуинов".
– Как это вы не можете разбить такого маловатого?"
Эта однообразная мажорность ослабляет эффект сказки, в замысле которой есть и поэтичность, и неподдельная искренность.
Совсем по-другому написаны повести Гайдара - "Р.В.С." и "Школа", произведения не менее романтические, но гораздо больше связанные с реальностью.
В "Школе" поступки героев вполне убедительны. Читатель верит, что Борис Гориков, сын расстрелянного солдата-большевика, должен в конце концов разобраться в разноголосых политических спорах Февральской революции и сделаться большевиком. И все же это происходит не так просто. Герой повести зарабатывает свои убеждения той ценой, какой они действительно достаются живому человеку. И красноармейцем он становится тоже не сразу: в первом же горячем деле он бросает бомбу, забыв о предохранителе, а вместо того чтобы ударить врага прикладом винтовки, по-ребячьи кусает его за палец.
В повести есть настоящие наблюдения, которые позволяют верить в правдивость автора и его книжки. Как прочно запоминается, например, сухая травинка, прилипшая к письму, которое привез с фронта солдат, весь пропитанный тяжелым запахом йодоформа.
Есть в ней и та теплота и верность тона, которые волнуют читателя сильнее всяких художественных образов ("Рядом с матерью стоял перепачканный в глине, промокший до нитки, самый дорогой для меня солдат - мой отец").
Красноармейский командир в этой повести, бывший сапожник, надел в Октябрьские дни праздничный костюм и только что сшитые им на заказ хромовые сапоги и с тех пор, как выражается он сам, "ударился навек в революцию".
Прочитав книгу, двенадцатилетний читатель чувствует, что автор, как и его герой, тоже ударился навек в революцию.
И за это читатель любит Гайдара.
Отчего же на сказку у Гайдара не хватило теплоты, наблюдательности, драматизма? Ведь и в сказке вы узнаете его почерк, его манеру говорить с маленьким читателем, как с товарищем и будущим соратником. И пишет он о той же гражданской войне, которую
Очевидно, автор считал, что в сказке не может быть места подробностям сухим травинкам и хромовым сапогам, что в сказке нужно только самое крупное обобщение. Вот красные, а вот белые, вот доблестный герой, а вот гнусный изменник.
Ну что же, в каком-то смысле это правильно. Сказка действительно живет не разрозненными, бытовыми подробностями, а обобщением.
Но обобщение не должно быть общим местом.
И повести и сказке в равной мере нужен материал: быт, люди, вещи. Разница только в том, что для сказки надо из груды материала отбирать самое принципиальное, самое меткое и самое простое.
Не только бытовая, но даже и волшебная сказка требует реальных подробностей. Вспомните пестрые и шумные восточные базары "Тысячи и одной ночи". Вспомните церемонный императорский двор в андерсеновском "Соловье" и почти такой же церемонный птичий двор в "Гадком утенке". Вспомните, наконец, любую из былин о кулачных боях на новгородском мосту или о богатырской заставе под Киевом. Везде - быт, живые люди, характеры. Да еще какие характеры, - сложные, с юмором, с причудой!
Если есть такие характеры в сказке, в ней может быть и живое действие, и настоящая борьба без предрешенного исхода, а не аллегория и риторика под видом сказочной фабулы {В последнем издании статьи ("Воспитание словом", 1964) автором сделано следующее подстрочное примечание: "Статья эта писалась в то время, когда еще не было таких современных сказочников, как талантливая шведская писательница Астрид Линдгрен и замечательный итальянский поэт и прозаик Джанни Родари.}.
5. Повесть о детях и для детей
Когда-то, в самую раннюю пору революции, о детской повести можно было сказать почти то же, что мы говорим сейчас о сказке. Первая повесть была так же бедна содержанием и условна, как та сказка, которая появилась у нас только теперь, после снятия с нее педагогического запрета {47}.
Новая повесть о новом быте, адресованная новому читателю - ребенку, была не только нужна, - в ней чувствовалась уже настоятельная необходимость.
А между тем вырваться из круга традиций предреволюционной детской литературы было не так-то легко.
От недавнего прошлого наша детская библиотека получила наследство большое, но весьма сомнительное. Каталоги книг, изданных перед революцией для детей, - это объемистые томы аннотаций.
Чего тут только не было! Астрономия, зоология, руководство для собирателей бабочек, жизнь и быт разных народов, мифы Древней Греции...
А какой длинный перечень романов для юношества, повестей для старшего возраста, сказок и рассказов для младшего!
В этом перечне изредка мелькали имена Доде {48}, Диккенса, Гюго, Толстого, Тургенева, Короленко, попадались книжки Элизы Ожешко {49} и Марии Конопницкой {50}, но, пожалуй, больше всего было популярных повестей, принадлежавших неутомимому перу англо-американских детских писательниц и их менее преуспевавших сестер, писавших по-русски.