Статика
Шрифт:
— Президент Макса-3 лично позаботился о том, чтобы гуманитарной помощи хватило на каждого жителя Статики. Людвиг Рейнхарт пообещал, что грузовики с соком и витаминизированными напитками «Се ля ви» будут прилетать на нашу планету еще в течение двух недель. «А затем, когда начнется совместная добыча урановой руды», — сказал господин президент, — «У каждого жителя Статики будет банка прохладного сока в холодильнике и кусок бифштекса на столе.»
Анастасия старательно улыбалась, камера металась по счастливой толпе, пока не выхватила Кирилла Савина, который остервенело прыгал по своему пайку — брызги сока разлетались во все стороны, а к Савину уже спешили бдительные стражи порядка. За ними бежала запыхавшаяся министр обороны — мать Кирилла.
— А теперь посмотрите еще раз вчерашнее совместное выступление президента Макса-3 Рейнхарта Людвига и мэра Статики Майка О"Донована, — поспешно сказала журналистка и изображение веселящейся толпы сменилось на картинку зала верховного суда.
За двумя трибунами рядом стояли Рейнхарт и О"Донован. Мэр Статики явно нервничал — все время прикладывался к графину с водой, вымученно улыбался, его маленькие, заплывшие жиром глазки суетливо перебегали от грозной фигуры Рейнхарта к наполненному народом залу.
А президент Макса-3 производил впечатление: огромный мужчина в строгом черном костюме, лицо словно высечено из гранита, ладони твердо лежат на трибуне, глаза метают в зал молнии. И говорит, словно гвозди вбивает.
Кулаками.
В бетон.
Нет, в индивидуалистов.
Ведь Рейнхарт говорил о любви и взаимопомощи, о тех чувствах, что снова входили в моду.
Ко мне подсел Толик, задумчиво поглядывая на Рейнхарта. Пустая глазница уставилась на меня. Надо посоветовать Толику одеть черную повязку. А то он так половину посетителей распугивает. Остаются только самые толстокожие.
Я, например.
— Как по писанному говорит немец, — пробурчал бармен.
Я молчал, прихлебывая кофе. В это время зал взорвался аплодисментами — после того, как Рейнхарт заявил, что будет ратовать в сенате Лиги Энергетической Четверки за вступление Статики в ее ряды.
«Четверка станет пятеркой!»— провозгласил Людвиг, стукнув кулаком по трибуне.
— Ты ему веришь? — спросил Толик с подозрением.
— Почему же? — спросил я. — Может, и будет ратовать. Только это ничего не даст. Кто нас примет в Четверку? Кроме этой проклятой жилы у нас ничего нет. И никогда не будет.
Толик угрюмо ворчал что-то себе под нос и вертел в руках пластиковую пивную кружку.
— Что такое Стазис, по-твоему? — спросил я, принимаясь за галеты. Они были твердые как кирпич. Приходилось каждую размачивать в горячем кофе минут пять.
— Никогда не думал об этом, — ответил Толик.
— Да брось ты! У всех есть своя теория. Люди — вообще очень интересные существа, каждый думает, что прав именно он. Вот ты, Толик, расскажи мне свою правду!
— Философ, блин, — проворчал бармен. — После того как Лерку выгнал, у тебя совсем крыша поехала. Девчонка хоть как-то тебя сдерживала.
— А все-таки?
— Когда-то здесь бушевала война, так я думаю, — произнес неохотно Толик, — во время которой погибла вся жизнь на планете. А жители города успели заморозить свой город. Чтобы очнуться… через тысячу лет.
— Прямо как в сказке… на коне прискачет принц, поцелует принцессу в щечку — та и очнется… Сколько же здесь принцев понадобится! — улыбнулся я. — А почему тогда большинство людей Стазиса замерли со счастливыми улыбками на лицах? Непохоже, что у них шла война…
— Ты с чужими мало общался, Гера, — покачал головой бармен. — У них психология настолько от человеческой отличается… Вот помню, во время войны с червями…ближе к концу уже… высадил нас челнок около одного из городов червей на Пси-2. Надо было зачистить его. Полностью. Ну, мы с ребятами, значит, врываемся в город, готовимся к жестокой перестрелке, мясорубке… — Толик замолчал.
— И?
— А они все в центре города на площади собрались, — продолжил бармен тоскливым голосом. — Детеныши, самцы, самки, старики… стоят вокруг какого-то своего памятника и, присосавшись друг к другу щупальцами, песни распевают. Жуткие, блин, песни, чем-то волчий вой мне напомнили. Оружие в стороне валяется никому не нужное. А мы стоим в десяти шагах и не знаем, что делать.
— Что было дальше? — тихо спросил я.
— Приказ-то никто не отменял, — ответил, вздохнув, Толик. — Всех подчистую сожгли… они даже не сопротивлялись — только выли все сильнее и сильнее, пока мы последнего не поджарили…
Мы молчали. Я допивал кофе, Толик уставился в голопроектор — выступление глав планет уже прекратили показывать, яркоглазый андроид Кеша рассказывал спортивные новости: в полуфинал кубка Галактики вышли сборные планет Земля, Офелия, Литц-Ка и Берш-Ак. Земля попала на Литц-Ка. Впрочем, все равно. У наших сборных нет ни единого шанса — Акалоиты не проигрывают в футбол пять лет подряд. Я мысленно проклял седьмую поправку к закону об отношениях с чужими. Именно она открыла дорогу инопланетянам в жизнь людей — у чужих появилось право участвовать в спортивных играх наравне с человеческой расой. Правда, воспользовались этой поправкой лишь акалоиты — и то, только ради футбола. Слава Богу, что эти жуткие рептилоиды обитают всего на двух планетах. Иначе скоро в чемпионате Галактики участвовали бы одни чужие.
— А что у тебя за гипотеза? — спросил Толик.
— Ммм?
— Насчет Стазиса?
Настала моя очередь вертеть в руке чашку.
— Когда я бы молодой… — Я засмеялся: — Мда… Уже к старикам себя причислил… Короче, было мне шестнадцать лет… война только закончилась, по всей Земле гремели фейерверки, праздники, цветы… Мы с Мариной… моей девушкой… сидели на берегу моря. Было красиво — ну, сам знаешь: пылающий закат, бескрайнее синее море, ласковый шум прибоя… Впрочем, я всего этого не видел — я смотрел только на нее. И Марина тогда сказала… сказала, что очень хотела бы жить на Статике. Я спросил, почему? А она ответила, что хотела бы найти здесь свою бабушку, которая умерла давным давно. Я не понял, что она имеет в виду. Тогда Марина рассказала, что верит в переселение душ, в реинкарнацию. Что люди, умирая, возрождаются в новом теле. А когда они устают возвращаться в мир живых — они отправляются на Статику. И замирают без движения на улицах Стазиса — чтобы забыть наконец о мирской суете. Отдохнуть, и лишь через миллион лет возродиться — когда во Вселенной не будет боли и страха.
Чашка задрожала, когда я опустил ее на стол.
— Но это же не твоя теория! — возразил Толик. — Что думаешь ты?
— Что Марине еще не надоело возрождаться, — ответил я. — И ей сейчас десять лет, она живет на Офелии, вместе с подружками бегает по цветочным лугам, вьет прекрасные венки и продает их туристам по одному евро за штуку. А потом покупает ледяной сок и бежит купаться. В действительно бескрайнем синем море.
— Все-таки ты сумасшедший, — проворчал бармен и встал. — Или просто застыл в своем шестнадцатилетнем возрасте. — И с этими словами Толик покинул мой столик.