Статика
Шрифт:
— Здесь тетя Зина живет, — говорил он. — У нее есть сын, мальчик, его Петя зовут. Тут бабушка Вера, она меня все время конфетами угощала и вареньем вишневым, здесь…
Мы стояли около высокой, оббитой дешевым пластиком, дверью. Над старинным глазком краской были выведены две цифры — 12.
— Здесь живет деда, — тихо произнес мальчик.
Я кивнул, подошел поближе, нажал на кнопку звонка. Тонкая соловьиная трель разбудила тишину на площадке. Я позвонил еще раз и стал ждать.
Мы ждали минут пять, но никто не ответил.
Я позвонил еще раз и еще.
Я все не верил, я гнал подозрение, которое холодными щупальцами пробиралось в мою душу.
Звякнула цепочка, приоткрылась соседняя дверь и в узком проеме появилось лицо давешней старушки с виртушниками.
— Вы к Давыдовым? — надтреснутым голосом спросила она.
Я молчал.
Я боялся того, что она скажет.
— Да! — кивнул Гена.
— А они уехали, — сказала старушка. — Дней восемь назад. Собирались на море черном отдохнуть. Должны на днях вернуться.
От сердца отлегло.
— Здравствуйте, бабушка Вера! — выкрикнул звонко мальчик.
Старушка всплеснула руками:
— Геночка, внучек! Я уж и не ожидала тебя увидеть! Господи! Да как же ты… вот Ванька с Машкой обрадуются! Да заходите, заходите же… Господи, как, откуда?..
Она пропустила нас в старенькую прихожую, заполненную старыми башмаками, туфлями, кроссовками.
— Моего деда, Севки, упокой Господь его душу, обувь, — объяснила мне старушка, — уже с год как на том свете, а я все его вещи выкинуть не могу. Рука не поднимается. Родное все… Вы меня понимаете? — она испытующе посмотрела на меня, отыскивая курпинки сомнения в глазах.
Я кивнул, разглядывая картины на стенах — бушующий океан, одинокий клипер. На некоторых холстах клипер разбивался о волны, на других — гордо рассекал неспокойное море навстречу солнцу.
— Художником Севка был, — сказала бабка, помогая Генке стащить с ноги кроссовок, — все кораблики рисовал. Довели они его до разрыва сердца, кораблики эти… Чайку не хотите?
Я снова кивнул.
Через десять минут мы сидели за большим дубовым столом на кухне, из пищедоставки старушка извлекла печенье и масло. Чай и варенье были собственного приготовления — старушка ловко выудила трехлитровую стеклянную банку клубничного варенья из-под стола, чайник в это время сердито пыхтел на электрической плите.
— Сейчас такие банки чуть ли не раритет, — пожаловалась бабушка Вера. — Нигде их не найти! Сплошной пластик кругом… Может, орехового хотите?
— Нет, спасибо.
— А Вы кем Генке приходитесь? — спросила старушка. — Куда родители его делись? Денька с Наташкой-то? До сих пор свои тайны разгадывают? — Она подняла чайник и стала разливать его по чашкам.
— Они… умерли, — сказал я просто.
Чайник в руке бабушки Веры дрогнул. Старушка поставила его обратно на плиту.
— Вот оно как… кто ж подумать мог… такие молодые… серьезные… Молодые… — Она всплакнула.
В наступившей тишине было слышно только как звенит ложечкой в чашке Гена, размешивая сахар, да негромкий шум стерео в соседней комнате.
— Генка, иди в зал! — не допускающим возражений голосом приказала бабушка Вера.
Мальчик все же попытался сопротивляться:
— Но я только…
— Я что сказала? Бери с собой печенье, чай и иди… посмотри по стерео, сейчас как раз мультики должны начаться. Давай-давай! Быстренько!
Когда мальчик покинул кухню, старушка уселась на стул, посмотрела на меня. Губы у нее дрожали, но слова бабушка Вера произносила спокойно:
— А теперь рассказывай, сынок. Все рассказывай и не бойся — не сплетница я. Маша — еще со школы моя лучшая подруга. А Деньку, сына ее, я с самого малолетства знаю. Нянчилась с ним, как со своим.
И тогда я заговорил.
Я произносил ненужные и неправильные слова.
Грубые и нелепые.
Но мне стало немного легче.
На следующее утро я покинул гостеприимную старушку. Адреса, куда именно направились дед Ваня с женой, она не знала, но пообещала, что продержит мальчика у себя до самого их приезда.
Я гулял по городу.
Я мок под дождем, заходил в первые попавшиеся ресторанчики, выпивал кружку пива и шел дальше.
Я не знал, куда я иду.
Я просто шел.
Случайный взгляд убедил меня, что я нахожусь на той самой улице, которая была указана в блокнотике сектоида.
До нужного номера оставалось восемь домов.
Я плотнее запахнул плащ и пошел вперед.
Перед искомым домом — семнадцатиэтажным зданием собралась приличная толпа. Все молчали, застыв в сером мареве дождя безликими тенями. Машины осторожно объезжали людей, стоявшие рядом гаишники даже не пытались разогнать толпу.
Будто ее не было.
Я присоединился к этим людям — какая-то женщина в черном пальто молча дала мне пройти. Ее глаза, красные, воспаленные, смотрели вверх, на здание.
Слышался чей-то тихий плач.
Я не хотел смотреть вверх.
Как вчера, когда стоял рядом с дверью в квартиру Давыдовых и на мой звонок никто не отвечал.
Потом я все же поднял взгляд.
На высоте девятого этажа здания расположилось гигантское табло. Серый заголовок над табло гласил: «Жертвы взрыва в Эрмитаже».
На сером фоне черными буквами были вырезаны имена и фамилии.
Список погибших. Их было очень много — весь список не поместился бы, поэтому верхние записи исчезали, на их место снизу приходили новые.
— Я уже пять раз здесь была, — тихо произнесла женщина в черном, ни к кому конкретно не обращаясь. — Я знаю, что Ярик погиб. Но я все равно прихожу. Я надеюсь, что на этот раз надпись не появится. Что это ошибка. Ведь список обновляется. Может быть, его имя исчезнет? Боже, я не хочу идти в морг на опознание…