Статус-Кво
Шрифт:
– И зачем ты приехал? – мой голос тихий, какой-то глухой и незнакомый. Прекрасно отражающий все то, что было внутри.
– Братик твой обеспокоился, что трубку не берешь и мне набрал. – Ответил резко, с тенью презрения.
– Кир… в курсе? – не скрывая испуга, резко спросила я, почувствовав, как ошиблось сердце.
– Про то, что ты, ебанутая, обдолбалась с горя? Нет, разумеется. Он вообще не в курсе, что у нас все по пизде пошло, как оказалось. Не стал его радовать. Сказал, что дрыхнешь рядом без задних ног. Телефон пробил, в этот блядюшник приехал, и вот она, богиня торчков. Сука, даже не узнала сначала. Вообще ебанулась… - опрокинул в
– Вот что у тебя там в твоей идиотской башке творится, ты мне скажи. Вот что там происходит, а? Ты нахуя на дно падаешь? Я, блять, в жизни бы не подумал, что ты из числа тупорых дур, размазывающих сопли и хуяривших в сторону откровенного пиздеца, ибо мужик же бросил! Ты реально, что ли? Вот что, блядь, у тебя в башке, сука ты такая? Ну, разбежались, да. Да, блять, разбежались и что теперь? Ты ебанутая совсем, да? – он с такой силой бахнул бутылкой о деревянную часть подлокотника, что мне показалось, что она расколется.
Лисовский смотрел на меня со злостью и презрением. Совершенно незаслуженным. И меня вдруг прорвало:
– Ты мне чего тут мораль читаешь, скотина? Тебе какое дело теперь до меня? Я же тебя, урода, предала! – рассмеялась как-то протяжно, хрипло, запоздало отмечая, как немного потряхивает тело, что было странно, ибо внутри кроме тяжести не было ничего.
– На отца же работаю, который меня под тебя подкладывал! Чего притащился-то?!
– Истерить надумала? Не прокатит.
Я резко села на постели, злобно глядя на него.
– А к чему истерики-то, Лисовский? – Встала почему-то с трудом и огляделась в поисках своего клатча.
– Меня еще с кокса видно плющит, ты уж прости, сейчас избавлю твое величество от этого зрелища.
– Жопу посадила на место, блядь. Отсюда ты не уйдешь. Дверь закрыта, где ключи не скажу. Хочешь выйти - можешь махнуть с тринадцатого этажа, к суициду же склонна, ебанутая.
Резануло очень сильно. Подстегнуло. Трясина распалась и на свет появилась такая непередаваемая ненависть, что меня мелко затрясло.
– Ты охуел совсем? Это я ебанутая? Ты не разобрался, ты мне свое безумие как факт двинул, что я тебя предала. Как факт. А потом повез в бордель, чтобы морально изнасиловать. Это я ебанутая, да? А ты кто тогда после этого? Наказал, да, молодец. Только выхватила я вообще ни за что. – С ненавистью прошипела я, одеревенев от бурлящего внутри негодования. – Еще и виноватой оставил. Стоял на акте, блять, морду воротил, всем видом показывал, что тебе похуй на меня. Так чего притащился-то? М? Ты же даже сейчас мне не веришь, сука, я по глазам это вижу. Что ж ты примчался тогда и веселье мое обрубил?
– Ты бы не примчалась?
– Нет.
– Уверена?
– Абсолютно. У меня уже ничего не осталось, спасибо тебе большое за это! Я не буду участвовать в твоем безумии, когда ты в себе разобраться не можешь, и людям головы рубишь, потому что есть только твоя точка зрения и…
– Заткнись. – Оборвал так холодно и грубо, что я действительно осеклась.
– Ничего не осталось, говоришь? В себе я не разобрался? Да я и в себе и в тебе разобрался. Только у меня карты не сходятся никак, что мое чудо на краткий миг утратило внимательность и именно в такой момент. Плюсом то, что папочка только от тебя мог узнать про те совещания. Вот странное дело, да? И с чего бы это я тебе двигаю тему как факт? Да еще и распсиховался, повода-то не было. Наверное, мнительный сильно.
–
– О, как мы заговорили. – Он ногой притянул к креслу журнальный столик. – Не доходит? Связь между отсутствием веры и моим вмешательством? Сейчас все объясню.
Достал из кармана пакетик. Бросил на стеклянную поверхность. И я похолодела, когда поняла, что это. Содержимое белое, рассыпчатое, знакомое.
– Не примчалась бы, говоришь? – Банкнота в его пальцах сворачивается в трубочку, следом из портмоне извлекается пластиковая карта. – И не осталось у тебя ничего? Тогда сейчас будешь сидеть и смотреть, как я поймаю приход. Может, поймешь, какое мне дело до тебя. И что я чувствовал, когда тебя видел в таком состоянии.
– Лисовский, ты дурак? – похолодев, сипло спросила я.
– Не-а, не совсем. – Распределяет порошок карточкой, не поднимая на меня глаз. – Вот ты совсем, а я нет.
– Ром…
– Что? Я тоже хочу повеселиться, а то ходил, грузился два дня. Спал хуево, бухал нехуево, а что-то никак не отпускало. Оказалось, не тот способ выбрал, да, скудоумная?
И это почему-то возымело гораздо больший эффект чем все его предыдущие слова. Меня будто пробило. Пробило его злостью. Пробило до правды, тихим шелестом слетевшей с онемевших губ:
– Я… с мамой виделась… Поговорили, что называется, по душам. Сидела рядом с ней, сгорала, а она рассказывала, как со своими сыновьями в Таиланд полетела и ей там не понравилось. Меня выворачивало. Она про лежаки говорила. Я сидела, подыхала, потому что я не предавала, тварь ты. А она мне про отель. Потом удивилась, что я закурила. Это единственное, что ее удивило.– Внутри разлилась тяжесть, знакомая, тянущая снова в путы апатии. Села на постель и откинулась на спинку кровати, глядя на него отрешенно и спокойно. – Но мама была чуть милосерднее тебя, она не стала меня морально убивать. Сказала, что лучше быть сытым, хоть и предав себя и свою семью. Вам бы встретиться, вы друг другу понравитесь, потому что оба твари, хоть и чирикаете кардинально разное. Но итог один - твари вы оба. Мне сдохнуть сначала хотелось. А потом… все что угодно, лишь бы отпустило хоть немного. Хотя бы чуть-чуть. Но ты и здесь все оборвал.
Он застыл, напряженно глядя на меня. И от этого почему-то мелко затрясло. Хотя эмоций не было.
– Лисовский, ты и правда мразь. Правда. Кир был прав… - прошептала я, закрывая глаза, но, почему-то улыбаясь.
– Я не предавала тебя. Я бы никогда тебя, суку, не предала… Ты меня за свою спину, а сам под нож… ты мне руку протянул, вытащил, объяснял и учил… и все время за твоей спиной. Смотреть на меня криво никому не даешь, сам обзываешься все время, издеваешься, скотина, но никому даже тени подобного не позволяешь и действительно уверен, что я бы предала?.. Ненавижу тебя… Как и мать. Ненавижу вас обоих… Ненавижу просто…
Рассмеялась. Свободно. Горько. Отчаянно. Прикрыла рот и глаза ладонями, пытаясь остановиться, спрятать слом. Последний порог. Последний рубеж. Который я снова не смогла преодолеть.
Не поняла, как оказался рядом. Упал на край и резко дернул на себя. Начала сопротивляться, пытаясь отстранить ненавистное тело – только сильнее в себя вжимал. Молчал. Не реагировал на мои просто страшные и ублюдские слова. Сжимал до боли, отметал всякое сопротивление и… я сломалась. Не хотела реветь, внутри какой-то блок, но уже все… уже не могла. Пыталась удержаться, но не получилось…