Статус-Кво
Шрифт:
– Все… стабильно пока. Тихо, Ксю… - дрожащим голосом зашептал он, кое-как усаживая обезумевшую меня рядом с собой. – Крови много потерял, кишечник задет… какой-то перев.. перетор… перетонит. Оперируют. Прогнозов пока не дают. Сказали стабильно.
Стабильно пиздец, видимо.
Кир сжимал меня изо всех сил, только бьющую по мне истерику это никак не успокаивало. Брат был более уравновешен и сдержан, пока нас обоих с неописувемой силой душил шлейф двадцать шестого февраля две тысячи третьего. Рядом стоял Ромка. Не вмешивался. Это не его апокалипсис, а наш, и здесь Лисовский был лишним. Я пропустила момент, когда он вышел. Позже поняла почему – мои
Смутно все дальше. Алкоголь, напряженная тишина, сигаретный дым. Ромкины пальцы на моем колене и сам он сидящий рядом, пока Кир стоял у окна, уперевшись в подоконник ладонями и опустив голову.
Потом, спустя пару часов слова доктора – стабильно. Стабильно пиздец. Резекция части кишечника. Прогноз пока сомнительный. Переведен в реанимацию. Состояние тяжелое. Без сознания.
Дошли слова не сразу. Взгляд цепанул дрогнувшие губы Кира и я инстинктивно вжалась, втиснулась в Лисовского. Ромка попросил какой-нибудь препарат для меня. Понимал, что я не справляюсь с тем, что жрало изнутри. Я сопротивлялась вяло и недолго, когда он фактически впихнул в меня таблетки. А потом коснулся большим пальцем уголка губ и в глубине серых глаз под налетом просьбы сверкнула ярко и кратко боль. Почти разорвавшая оставшуюся во мне меня.
Дорога, мертвая тишина в салоне Ромкиной машины. Легкая поземка по пустынному шоссе. Моя квартира. Кухня.
Ромка с Киром пили за столом. Почти молча. Говорили мало и кратко. Но без всякого подобия агрессии. Кир сейчас не мог ему ответить, а Лисовский в такой момент никогда не ударил бы по нему. Сейчас и по нему он никогда не ударил бы. Я это знала, на себе испытала.
Наверное, ради вот этого хрупкого подобия перемирия, когда воздух между ними напитывался напряжением из-за совершенно другого вопроса, я бы отдала очень многое. Если бы не знала цену.
Вспомнились слова папы, сказанные тогда, в машине. «Если бы я знал цену…» И сидя тут же в кухне, на диване, под пледом с кружкой кофе я поняла, поняла, сука, истинную глубину и боль этих слов.
Если бы я знала стоимость вот этого ровного друг другу отношения между Киром и Ромкой, я бы предпочла чтобы они и дальше друг друга ненавидели, а самой висеть между ними и принимать на себя удар. Принимала бы каждый их ебучий убийственный удар с большим удовольствием и охотой. Потому что платить такую цену вот за эту протянутую пачку сигарет Кира Ромке и его благодарственный кивок, я не готова была. Никогда в жизни не готова и готова к этому не буду.
Меня долбило и выколачивала бьющая на краю сознания мысль – что, если папа…
Что?
Если?
Папа?..
Мысль билась все ближе, подбиралась ко мне, к тому что было внутри почему-то апатичного тело. Мысль уже раззявила зубастую пасть, но… мир терял четкость Меня медленно, но верно погружало в апатию и сон. Сопротивляться наконец достигшему пику действиям медикаментам не было ни сил, ни желания. Почти сморило, когда на меня дохнуло слабым ароматом парфюма Лисовского и он поднял меня на руки, унося из кухне, где, наверняка, после этого, начались совершенно другие разговоры.
***
Ромка растолкал меня утром с трудом. Я открыла глаза, приподняла чугунную голову и поняла весь ужас.
Кир, подтолкнувший ко мне кружку с кофе, когда я вышла из ванной, негромко ответил что у папы пока без изменений. Сказал, что в двенадцать у него еще одна операция, и пока нас к нему не пустят.
Я, сидя за столом, стиснула лицо руками, уговаривая себя сохранить тень разума. Лисовский сказал, чтобы сидела дома, что сам займется «Тримексом» сегодня. Но я понимала, что если не отвлекусь, если не займу себя чем-нибудь, у меня уедет крыша. Кирилл брякнул, что нужно к полицейским и тут же оборвал себя, под убитый вздох Лисовского, сказавшего, что он тупица. Хотела спросить, что он имел в виду, Лисовский, заморозив взглядом Кира, повторил, что брат у меня тупица, я скудоумная, и мы должны оставить решать этот вопрос ему, взрослому дядьке.
Не знаю почему, но я хрипло рассмеялась. Истерика, наверное.
Я отчетливо помню этот момент – когда решила, что нужно отвлечься и настояла, что поеду на работу. Момент обратного отсчета. Адового пиздеца, который морально меня подкосил гораздо сильнее, чем тот вечер, двадцать шестого февраля две тысячи третьего. Я ошибочно полагала, что я на пределе, что я снова в аду. Позже оказалось, что я мало что знала о выражении «гореть в аду». Но это случилось гораздо позже.
Рабочий день в «Тримексе» не задался с самого утра, я вообще ничего не понимала , что именно от меня хотят и чего ждут. Когда напряжение достигло предела и я собиралась на часок уйти перед совещанием, чтобы посидеть в машине в тишине и покое мне сообщили что на входе антимонопольная служба.
Я выронила бокал с кофе и почти не ощутила боли, когда горячие капли окатили мои ноги. Тимур Сергеевич, тершийся рядом со стопками документов, мгновенно набрал Лисовскому и открыв дверь моего кабинета рявкнул чтобы все мчались и задерживали как могли.
Я упала за свой рабочий стол как раз в тот момент, когда в кабинет ворвалась главбух, начальник экономического и юридического отделов, ринувшиееся к моему компьетеру. Чуть погодя примчался начальник службы безопасности.
Как дурной сон. Замедленная съемка, и голоса, что-то вещающего как сквозь толщу воды. Рядом с моим креслом стоял Тимур Сергеевич все еще разговаривающий с Лисовским. Отобрала телефон у секретаря, тут же куда-то убежавшего, и рыкнула очень глупую вещь:
– Это ты сделал?!
– Ты ебанулась совсем?! – Ромка так же зло рыкнул мне в ответ. – Сиди смирно, дуру изображай, я уже еду!
Они все же вошли, три сотрудника антимонопольной и трое понятых. Дали прочитать приказ, с которым я ознакамливалась нарочито медленно. Хотя и не нарочито. После того, как я поняла, почему именно организована проверка у меня ноги едва не подкосились.
Изображать дуру было легко, я из-за смятения действительно мало понимала, что мне говорят. Люди Лисовского держали ответ за меня. Ромка заявился, когда уже копировали информацию с компьютеров и шарились по документации. Я напряженно смотрела на него, негромко переговаривающегося с одним из ФАС, пока его люди, пришедшие вместе с ним, контролировали процесс. Тянущийся три часа. И мне не нравилось выражение лица Лисовского, когда снимали копии документов бухгалтерии. Именно те документы, что относились к тендеру. Который на сегодняшний момент был почти полностью разобран и попилен. Почти.