Статуя сексуальной свободы
Шрифт:
— Какая, к чертовой бабушке, сайра?! — мигом взъярился слаженный хор пассажиров.
Быстро выяснилось, что сайра никакая. То есть вчера она была свежемороженная, а сегодня она никакущая. И вообще ее уже нет, вся вышла. Точнее даже — выбежала. Вчера эта сайра путешествовала в клетчатой сумке приличной тетечки, ехала на конечную остановку десятого троллейбуса по обычному маршруту «рыбный рынок — кошачья миска», но не выдержала тягот долгого пути, разморозилась и обмочила сумку. На вкусовых свойствах сайры это никак не сказалось, и кот приличной тетечки ее благополучно сожрал — опять же, вчера. Так что сегодня от сайры остались одни воспоминания.
Кота никто не спрашивал,
У военного училища опозоренная тетечка с клетчатой сумкой сошла, унося в народ свою смердящую военную тайну, а я проехала еще две остановки в троллейбусе, по которому гуляли вентиляционные сквозняки, и слегка простудилась. Едва вошла в офис, оглушила девочек звонким чихом, на который они отреагировали не традиционным пожеланием «Будь здорова!», а дружным змеиным шипением:
— Ш-ш-ш-ш!
Люся и Катя синхронно приложили пальцы к губам и взглянули на меня с укором, причины которого я не поняла, а потому с легкой обидой спросила:
— Да в чем дело?
— Замри! — шепнула Катя.
Я застыла на одной ножке.
— Сделка века! — одними губами пояснила Люся и указала глазами на дверь кабинета шефа.
— Состоялась? — балансируя на одной ноге, с радостной надеждой спросила я.
Катя с Люсей помотали головами:
— Нет, сорвалась!
Я поставила вторую ногу на пол и взглянула на своих коллег с недоумением:
— Так у нас что — минута молчания по погибшим надеждам?
— Т-с-с! — яростно зашипела Люся. — Молчи!
Я пожала плечами, прошла к своему столу, сняла шубку и понюхала ее, желая убедиться, что я не напрасно самоотверженно проветривала бобров на вредном для моего личного здоровья сквозняке.
— Я предлагаю заглянуть! — прошептала Катя, кивнув на дверь начальственного кабинета.
— Да, как же! — криво усмехнулась Люся. — Мы заглянем, а он в нас пресс-папье метнет! А оно, между прочим, малахитовое!
Я начала понимать, в чем дело:
— Бронич закрылся в кабинете и не подает признаков жизни?
— Не подает! — вздохнула Катя.
— Может, оно и к лучшему, — философски заметила я. — Посидит у себя, помолчит, подумает о тщете всего сущего… Подумаешь, сделка сорвалась! Что теперь, национальный траур объявлять?
Если честно, то я кривила душой. От «сделки века», как у нас в рекламном агентстве окрестили долгосрочный контракт с сетью гипермаркетов детских товаров «Маленький принц», мы ожидали многого. Я лично — постоянного объема работ и стабильной зарплаты. А шеф наш, Михаил Брониславич Савицкий, ожидал сверхвысоких прибылей. Надо сказать, что Бронич даже к сверхмалым прибылям относится с нежностью Скупого Рыцаря, так что его разочарование по поводу сорвавшейся сделки века должно было быть безмерным.
— Он там не застрелился? — осознав серьезность ситуации, тоже
— Выстрела мы не слышали, — ответила Катя, заметно бледнея.
— А что слышали? — настаивала я.
— Да ничего особенного, — Люся пожала плечами. — Поорал немного, кулаками в стену помолотил, ногами потопал, разбил что-то стеклянное… Все как обычно.
— Интересно, что еще он мог разбить? — задумалась Катя.
Наш дорогой шеф по знаку зодиака Близнецы. Возможно, этим объясняется его характер типа «два в одном». Обычно Бронич кроток и ласков, аки голубь, но периодически пугает нас вспышками дикой ярости. Страдают от нее в основном неодушевленные предметы, не имеющие, в отличие от одушевленных сотрудников, спасительной возможности разбежаться и попрятаться по углам. Заботясь о сохранности казенного имущества, Катя (она у нас офис-менеджер) методично проводит плановую замену в кабинете шефа хрупких и бьющихся предметов интерьера на массивные и противоударные. Таким образом, из логова вспыльчивого Бронича уже исчезли керамические цветочные горшки, фарфоровые чашки и хрустальные рюмки, вместо них пришли гранитные кашпо и серебряные стаканчики, а на стенах вместо легкомысленных картинок в рамках под стеклом появились добротные резные деревянные доски и чеканки по металлу. Место разбитого письменного прибора из цветного стекла на столе занял набор предметов из малахита, и с их появлением кабинет шефа приобрел необычайно солидный вид. А у нас с девочками развилась малахитофобия, ибо шеф имеет неприятную манеру бросаться пресс-папье.
— Если он опять расколотил лампу, я ему новую не куплю! — сердито заявила Катя. — Будет при свечах сидеть!
— И канделябрами кидаться! — поежилась я.
— Все, я больше не могу! — Люся, не выдержав неизвестности, подскочила к двери директорского кабинета, толкнула ее и тут же прижалась спиной к стене справа от дверного проема.
Я пригнулась к столу, освобождая воздушный коридор для вероятного пролета метательных снарядов, но из открытого кабинета не донеслось ни звука. Я подняла голову, всмотрелась в зеленоватый сумрак шефовой берлоги (похоже, он действительно разбил лампу), испуганно ахнула и выскочила из-за стола.
Бронич лежал в кресле, откинувшись на его спинку, и тяжело дышал. Глаза его были закрыты, галстук распущен, оборванная с воротника пуговка болталась на нитке.
— Бронич! — в три глотки вскричали мы с девочками.
Катя с Люсей бросились в кабинет, а я схватилась за телефон, чтобы без промедления вызвать «Скорую».
Через полчаса обморочно постанывающего шефа увезли в больницу с подозрением на инсульт. В полном ошеломлении мы с девочками выпили кофе с шоколадными конфетами из неприкосновенного запаса в барном шкафчике шефа, а потом Катя пошла наводить порядок в кабинете, Люся отправилась к Броничу домой, чтобы успокаивать его супругу, а я вызвалась съездить в больницу. Мне было по пути, я как раз собиралась в обеденный перерыв посетить бассейн.
В печали и тревоге, безрадостно думая о ближайшем будущем нашей многострадальной конторы, я вышла из офиса и встала под фонарем на углу, ожидая мамулю, с которой мы вместе занимаемся плаванием трижды в неделю.
Собственно, это мамуля подвигла меня на активные занятия спортом, сама бы я никогда не собралась ни в спортзал, ни в бассейн, просто поленилась бы. Но родительница моя заявила, что ей пора заботиться о своей физической форме, чего в одиночку она делать никак не может, поэтому мой святой дочерний долг — составить ей компанию. В конце концов, определенный урон мамулиной красоте нанесло именно рождение и взращивание детей, одной из коих я являюсь!