Ставка больше, чем жизнь
Шрифт:
Танцор докурил сигарету и понял, что и в какой последовательности необходимо делать.
Окружным путем добрался до стройплощадки, на что ушло четыре с половиной минуты.
Возведение объекта, предназначенного, судя по великолепию лужковского ампира, для средней руки нефтеперегонной компании, приближалось к завершению. Велись внутренние отделочные работы. Это было очень кстати, поскольку снаружи никто не болтался. Горел небольшой костерок, на котором сжигали строительный мусор. И это предугадал Танцор, точнее его интуиция.
Он достал газету, которую купил утром чисто рефлекторно и бесцельно, поскольку газет не покупал и не читал уже лет восемь. Разорвал вдоль посередине. Получилось четыре страницы. В каждую насыпал чуть меньше горсти песка, в песок положил по одному патрону, скомкал газетные листы с начинкой и бросил все это в костер.
И тут он полностью положился на удачу, которая его ещё никогда не подводила в экстремальных ситуациях. Сколько времени будет разогреваться песок, до какой температуры должны быть доведены гильзы, с каким интервалом они будут рваться – ничего этого он не знал даже приблизительно. Но был убежден, что фейерверк начнется не ранее, чем через пять минут. Иначе не стоило жить ни ему, ни Стрелке.
Затем он поднял с земли кусок кирпича, примерно четвертушку, положил в карман и быстро вернулся на исходную позицию, уложившись в три минуты и сорок пять секунд.
И стал напряженно ждать, находясь вне зоны обзора наружной камеры.
Прошло долгих тридцать секунд. Потом ещё столько же. Танцор не впускал в свою душу ни малейших сомнений в том, что все будет так, как задумано. Он должен быть тверд, собран и безжалостен. Потому что удача презирает слабаков. Он мужчина. Он мститель. Он защитник самого дорогого ему человека. Он борец за справедливость. Он боец. Он его сделает! Он сделает его по-мужски!
Еще тридцать секунд.
И вдруг на стройке прогремел выстрел. Через некоторое время, совсем близко, ещё один. И тут уже надо было действовать решительно и открыто, поскольку охранники кинулись по коридору на другой конец здания. Потому что там, во дворе, началась перестрелка, и контроль за такого рода ситуациями входит в должностные обязанности двоих отмороженных быков, бросивших на произвол судьбы наблюдение за входной дверью. Да хоть бы и не отмороженные были, все равно вдвоем побежали бы. Ведь интересно же. Понятно, что всполошилась и вся наркоторговая контора.
Возможно, побежал и Пьеро, чтобы посмотреть в окно и увидеть что-нибудь интересное не в кино, а в жизни.
И тут дистанционный пульт управления его «Вольво» начинает пищать в кармане пиджака, сигнализируя о том, что машину пытаются угнать. Происходит это по той простой причине, что Танцор, никого уже не таясь – если картинка с камеры даже записывается на ленту, то и хрен с ним, пусть хватаются за чеченский след – подходит к машине Пьеро и разбивает кирпичом правое переднее боковое стекло.
Пьеро, словно ошпаренный, выскакивает из бронированной двери, которая теперь уже не защищает его, и становится нелепым безкостным моллюском, покинувшим спасительную раковину. И видит, как какой-то подонок лезет правой рукой в его машину, за которую он отстегнул два месячных заработка, и пытается открыть дверцу через разбитое стекло. Преступник не слишком хорошо виден, поскольку Пьеро бежит к машине с противоположной, левой, стороны.
Однако Танцор не намерен открывать эту вонючую рухлядь. В правой руке он крепко держит пистолет с навинченным на ствол глушителем, пряча его от убитого внутри салона. Да, именно, от убитого, потому что Пьеро был обречен. Жизни в нем оставалось всего лишь на несколько абсолютно бессмысленных шагов.
Когда его отделяло от «Вольво» ровно семь метров, раздался первый выстрел-шлепок, отчего симметричное, левое переднее боковое стекло покрылось сетью трещин. «Что он делает с машиной, сука!» – разъяренно подумал Пьеро, в котором уже сидела первая пуля, вошедшая в верхнюю часть живота так же незаметно, как и пальцы филиппинского хирурга-нетрадиционала.
Он продолжал отталкиваться ногами от земли, думая от том, что машину лучше обежать сзади, чтобы схватить ублюдка за шиворот и бить лицом о выступающие из дверцы острые осколки стекла.
На вторую пулю он налетел в пяти с половиной метрах от истязаемой угонщиком машины. Она пробила трохею и, чиркнув о позвоночник, полетела дальше, почти не сбавив скорости. Только сейчас Пьеро ощутил резкую боль, настолько острую и неожиданную, что его сознание потеряло ориентацию, истерично заметалось в дебрях огромного организма. «Порвал сухожилие!!!» – мелькнула все ещё жадная мысль, продолжавшая гнать начавшее умирать тело к «Вольво», которое было почти новым и стоило очень дорого.
Третья пуля, вошедшая в левый глаз, не смогла остановить ни туловище, ни голову, ни ноги, ни руки, которые, подчиняясь теперь уже лишь законам динамики, пролетели по инерции ещё два метра.
Наконец-то Пьеро понял, что это конец света. Именно таким он себе его и представлял: небо рухнуло на землю, расплющив все живое, вокруг – вверху, внизу, по сторонам – взрывались светила, ревели трубы, неслись страшные всадники. Боль была непереносимой, она разрывала несчастное тело Пьеро на части и разбрасывала их в черной пустоте космоса.
Но внезапно она закончилась. И Пьеро с восторгом ощутил небывалую легкость, всего его, без остатка, стремительно заполнило счастье, великая радость и удивление. Пьеро увидел с большой высоты маленький двор, себя, неподвижно лежащего на мокром осеннем асфальте с неестественно разбросанными руками и ногами, с неузнаваемым под непрозрачной пленкой крови лицом, машину, в переднее колесо которой зачем-то упиралось головой его тело. Однако для Пьеро все это было уже совершенно чужим, ненужным, безразличным. Новая неземная радость наполняла его невероятным счастьем.