Ставка больше, чем жизнь
Шрифт:
— А откуда такая уверенность, — поинтересовался он, — что эти его бумаги действительно находятся у старика Пшетоцкого?
— Не будьте ребенком, пан поручик. Я знаю столько же, сколько и вы. У меня приказ — доставить документы Латошека в Лондон. И если я окажусь в опасности, то при любых обстоятельствах должна уничтожить их и не допустить, чтобы они попали в руки немцев.
— Пшетоцкий должен передать их подпольным властям Польши, — тихо проговорил Маевский.
— Пшетоцкий упрям и не любит, когда на него давят. Необходимо провести это дело с большой осторожностью, чтобы не обидеть старика и не спугнуть немецкую разведку! — Иоланта нервно забарабанила пальцами по столу. — Он может и не признаться, что документы зятя находятся у него.
— Пригласим Зосю, ведь это касается непосредственно ее.
Ротмистр встал и направился к двери, и в эту минуту она неожиданно открылась. На пороге стоял крепкий, рослый мужчина.
— Мое почтение, пан ротмистр. Целую ручки прекрасной пани. Прошу прощения, что без предупреждения.
— Как вы здесь оказались? — строго спросил Маевский.
— Пан ротмистр, как всегда говорит начальственным тоном, желая напомнить о том времени, когда я был у него рядовым. А теперь я имею небольшой личный интерес к пану ротмистру. Милая пани, позвольте представиться. Писарский Винцент, уроженец Карчмисок. — Он с галантностью поцеловал руку Иоланты.
— Известный контрабандист и спекулянт, — ехидно добавил Эдвард. — Король контрабандистов!
— Без таких деятелей, как я, пан поручик, — повернулся к нему Писарский, — люди в городе с голоду бы умерли. После войны поставят памятник неизвестному контрабандисту, попомните мое слово. Я мог бы предложить и вам кое-что, панове. Что бы вы сказали о транспорте с консервами! Свеженькие, гарантированные, переправлялись на Восточный фронт, но на одной из железнодорожных веток вагончик отцепился от состава. Случайность, совершенная случайность, — с удовольствием потер руки Писарский.
— Подумаем, пан Писарский, а почему бы и нет?
— Сегодня я буду ночевать здесь, — сказал гость. — У пана ротмистра есть время до утра, чтобы подумать. Только предупреждаю, что на этот товар уже имеются купцы… Вы расположились наверху? — спросил он и, не дожидаясь ответа, вышел из гостиной.
— Консервы из немецкого транспорта? — спросила Иоланта. — Они что, не охраняют его?
— Писарский ловко умеет подкупить жандармов и железнодорожную охрану. В Карчмисках все от него зависят.
Ротмистр вышел в коридор и через несколько минут возвратился с Зосей.
— Извините, пан ротмистр, — говорила она, — но я думала, что сказанное касается только немецкого офицера.
— Пустяки, Писарский ничего не слышал и ни о чем не догадывается, а если бы даже… то это его не интересует. Тебе известно что-нибудь о бумагах, которые оставил твой отец на хранение дедушке?
Зося ничего не знала. Она помнила только, что приехала в ту ночь в усадьбу с родителями. Вскоре пошла вместе с матерью спать, а отец закрылся с дедушкой в его кабинете. Это было еще в замке…
Маевский внимательно выслушал ее, потом коротко объяснил ситуацию. Когда он закончил, Зося спросила:
— Иоланта, скажи мне только одно: жив ли мой отец?
— Кто-то сообщил командованию, и, как мне кажется… Этого тебе достаточно?
— Нет. Жив ли он, жив ли?.. — голос Зоси дрогнул. — Если бы они были в Лондоне, то передали бы мне хоть весточку…
— Тебе, Зося, уже семнадцать лет, и ты приняла присягу солдата на верность родине в борьбе с фашизмом, а ведешь себя как ребенок. Мне ничего не известно о твоем отце. Я только получила приказ доставить его бумаги, вот и все.
— Ты даже не спросила у меня… — Зося посмотрела на Иоланту с упреком.
— Не имею привычки задавать вопросы без надобности.
— Как это без надобности?
— Пойми, Зося, — нетерпеливо ответила Иоланта, — тебя я совсем не знала, твоего дедушку почти не помнила. После сентября я первый раз приехала на родину. Была в Кракове, но даже не встретилась со своим отцом. Единственное, что я смогла сделать, — позвонить из автомата, услышать его голос и убедиться, что он жив. Я боялась даже говорить. Его телефонные разговоры могли подслушать. Теперь понимаешь?
— Зося, идет война, и нет времени для личных дел, — поучающе сказал ротмистр. Он взял девушку под руку и отеческим жестом погладил по голове.
— Значит пани Иоланта впервые на родине после злополучного сентября, когда на нас напали немцы? — спросил Эдвард.
Девушка отвернулась, вытирая слезы.
— Извините, — сказала она. — Что я должна делать?
— Выполнять приказ, — ответил ротмистр. — Ты должна передать дедушке распоряжение подпольного руководства Армии Крайовой. Но никаких подробностей, никаких имен.
— А может быть дедушка…
— Хочешь сказать, что он догадывается? Тем лучше. Ты уже взрослая, а эти документы принадлежат твоему отцу, и тебе должно быть небезразлично, в чьи руки они попадут.
— Верно. Но даст ли он их мне?
— Я убежден в этом, — ответил ротмистр, хотя прекрасно понимал, что старик Пшетоцкий так просто не расстанется с важными документами своего зятя. И убедить его будет нелегко.
8
Солдаты Клоса, скучая от безделья, действительно играли в карты. Увидев обер-лейтенанта, они хотели вскочить, но Клос остановил их взмахом руки. Поговорил немного с фельдфебелем, который расхваливал спокойную и сытую жизнь в Пшетоке и был готов, по его словам, остаться здесь до самого конца войны.
Клос слушал своего подчиненного невнимательно, ибо через его голову наблюдал за бричкой, въехавшей во двор усадьбы. Из нее вышел крепкий, рослый мужчина. Видно было, что люди Пшетоцкого хорошо знают его. Кто-то из конюхов подбежал к бричке, выпряг красавца-гнедого и, похлопав по крупу, отвел в конюшню.
Незнакомец на минуту задержался на крыльце флигеля, перебросился с Зосей несколькими словами и без колебаний вошел в дом. Даже с такого расстояния можно было заметить, что этот человек, державшийся свободно и уверенно, не был новичком в доме Пшетоцкого.