Ставка на бандитов
Шрифт:
Пытаясь прочесть на непроницаемом лице Монаха хоть какую-то реакцию, Дюк оставил свою безуспешную попытку и обратился к товарищу с вопросом:
— Какие планы на будущее?
— Пока никаких, — неопределенно ответил Фомин, — есть кое-какие делишки. Вот подразберусь с ними, тогда и подумаю.
— А может, давай вместе пораскинем мозгами, — предложил Леша, — надеюсь, под солнцем места всем хватит.
— Может быть, — произнес Монах, не давая никакого определенного ответа. Он вообще не любил раздавать обещаний.
Прочувствовав серьезность возникшего
— Пойдем, друг, прогуляемся.
Тот, в свою очередь, кинув взгляд на своего босса и получив утвердительный ответ, поднявшись, последовал за свитой Монаха, дожевывая на ходу бутерброд.
Когда за ушедшими плотно затворилась дверь, Дюк спросил у собеседника:
— Валера, подумай серьезно над моим предложением. «Крышу» делать коммерсантам, конечно, неплохо, но есть дела и посерьезней.
— Что ты имеешь в виду? — равнодушно поинтересовался Фомин.
— «Белая леди», кокаин, героин, ЛСД, — одним духом выпалил Дюк.
Сначала Монах не поверил своим ушам. Переварив услышанное, он мгновенно сопоставил это с утренним разговором в кабинете на Лубянке.
Его лицо приобрело землистый оттенок. Глаза гневно смотрели на собеседника.
Цедя слова, как всегда случалось с ним в минуты крайнего раздражения, Фомин произнес:
— Леша, ты случаем сам это говно не вливаешь в себя? Или ты забыл, что разговариваешь с вором, а не с наркухой или барыганом?
— Между прочим, — возразил Зеленцов, — я такой же вор в законе, как и ты.
Тут уже удивлению Монаха не было предела, и он уже не пытался скрывать своих чувств:
— С каких это пор ты заделался законником? — Маленькие глазки авторитета злобно сверкали. — Кто же тебя «короновал»?
Дюк понял, что он забылся и не перед тем, кем надо, начал бахвалиться, но отступать было поздно, поэтому он, понизив голос, однако попытавшись сохранить на лице подобающее выражение, ответил:
— Давид, грузинский вор, Чилим из Баку и Пряха Ростовский.
— Про Давида я слышал, — медленно выговаривая слова, произнес Монах, — но дел его не знаю, может, он и авторитетный жиган. А вот об остальных впервые слышу. Кто может за них мазу потянуть? Где они сидели, какую зону держали? Кажи масть, Леша.
— Я не знаю, где они сидели, но только с ними считаются. У каждого из них фартовые бригады.
— А знаешь ли ты, Дюк, что вор в законе не может руководить бригадой? Жулик выше этого, он вне политики, а значит, не у власти в полном понимании этого слова. Его дело блюсти воровской закон, поддерживать дух воровской идеи и разводить краями рамсы.
— Знаю я все, — нетерпеливо ответил новоявленный законник, — не «шерстяной» же я и не «апельсин».
— Возможно, возможно, — задумчиво вымолвил Монах и добавил холодным тоном: — Я обязательно на первой же сходке подниму этот вопрос. Ставлю тебя в известность, пусть сходняк все решает.
— Я не против, — ответил Дюк, хотя и понимал, что от его согласия ничего не зависит.
На
Он даже чуть не предложил Фомину денег, но вовремя остановился.
А Монах продолжал задавать вопросы:
— Если тебе известен воровской закон, почему не принял у кого-нибудь из нас зону?
— Пойми, Валера, — попытался выдвинуть слабый аргумент в свою пользу Зеленцов, — ты долго отсутствовал и многого не знаешь.
— Ты так говоришь, будто я не в зоне торчал, а на Луне двенадцать лет продрушлял. Или на модном забугорном курорте… Может, я прохлопал хлеборезкой тот момент, когда законы поменялись, или не понял своим тупым кочаном, когда мне сказали, что жулику необязательно на нарах кочумать и по ШИЗ О свои почки с печенкой размазывать? Может, нам уже и менты братья родные?
Дюк, изобразив обиду, спросил:
— Зачем ты меня помоишь, как последнюю кумовскую паскуду или крысу?
— Если я в чем-то не прав, — произнес Монах, — я извинюсь. Пусть даже мне за это сходняк по ушам даст, только объясни мне, Леша, где моя ошибка? — И, не давая собеседнику ответить, продолжал: — Да, я согласен, жизнь изменилась, правда, мне пока тяжело понять, в какую сторону, но со временем я разберусь. Лишь одно я твердо знаю: если какие законы и изменились, то только мусорские, а никак не наши.
— Если я чем-то тебя обидел — извини, — примирительным тоном попытался закончить этот спор Дюк.
— Дело не во мне, — возразил Фомин, — здесь вопрос всей воровской идеи. Ладно, не будем собачиться, — закончил он, — время все расставит по местам. Только хочу сразу ответить на твое предложение. Мне небезразлично, каким путем приходят ко мне «филки», — под этим словом в криминальных кругах имеются в виду деньги. — Я никогда не возьму бабок с сутенера или педераста. Не нужно мне «лавья» и с наркоты. Тем более этим вопросом уже занялись мусора, и не простые орудовцы, а контора.
Дюк подскочил как ужаленный:
— Откуда ты знаешь?
На его лице отразился неприкрытый испуг.
— Сегодня утром меня приняли комитетчики, а потом их начальник битый час мне по ушам ездил, укатывал ссучиться, как скрипочку с бана на клык принять.
— А я тут при чем?
Фомин поморщился.
— Хотел, чтобы я под тебя ушатым примазался. Только фамилий он мне никаких не называл — это я сейчас понял, когда ты мне про весь марафет загружать стал. Так что будь на стреме, тебе уже, наверное, и хорошую хату в Лефортове со шконкой у решки выделили, чтобы по утрам балдоха в самую вывеску светила, но не грела. Секи фишку, корешок.