Ставка на мертвого жокея (сборник рассказов)
Шрифт:
– - Мне больше нечего тебе сказать,-- снова начал он, когда телефонистка установила связь.-- Только одно: я очень сильно люблю тебя и не желаю, чтобы с тобой произошло несчастье,-- я этого не вынесу!
Услышал, как Алиса тихо заплакала; потом заговорила:
– - Нам нужно как можно скорее быть вместе. Все это просто ужасно... И прошу тебя, Рой, пожалуйста, больше не доводи меня своими звонками! Ты ведешь себя так странно, когда мы разговариваем по телефону, что мне в голову приходят самые дикие мысли о тебе. Все образуется,
– - Да, все будет чудесно, дорогая!
– - обнадежил ее Рой.
– - И ты больше никогда никуда не поедешь без меня? Обещаешь?
– - Никогда, обещаю.-- Закрыв глаза, он в эту минуту представлял ее: похожая на девочку, стоит у телефона в спальне их приятного, тихого дома, положив обе руки на аппарат, а на ее красивом, умном личике гримаса жалости и отчаяния; больше говорить не о чем.-- Спокойной ночи, дорогая! Береги себя!
Повесил трубку и уставился диким взглядом на пустую противоположную стену,-- и сегодня ночью ему не удастся заснуть...
Утром четырнадцатого мая опустился густой предрассветный туман. Рой смотрел на белую пелену покрасневшими от бессонницы глазами; голова словно свинцом налилась. Выйдя из дома, зашагал по тихим, еще серым городским улицам, проносились лишь полицейские патрульные автомобили да фургончики, развозившие молоко; больше ничто не нарушало тишины в мглистой, густой пелене.
В Калифорнии, думал он, всегда туман по утрам -- обычно образуется до восьми утра. Но на Атлантическом побережье сейчас другое время и другая погода, а до вылета ее самолета еще несколько часов.
Может, все объясняется войной -- такого с ним никогда не случалось до войны. Считал, что легко отделался, но, видно, переоценил себя. Все эти кладбища; молодые парни, зарытые в песке и весенней траве; старушки в черных кружевных платьях, умирающие на улицах Лондона во время воздушных бомбардировок... В конце концов от таких картин и разыгрывается воображение, немудрено и спятить.
Надо взять себя в руки, убеждал себя Рой рассудительно. Никогда я не терял здравого смысла, всегда был здоров, умел владеть собой в любой ситуации; с презрением относился ко всем этим медиумам, предсказателям, психоаналитикам...
Туман постепенно рассеивался. Рой остановился и долго разглядывал грязноватую гряду гор -- угрюмых сторожей на восточных подходах к городу. Все самолеты, резко снижаясь над ними, принимались кружить над городом, чтобы совершить с западной стороны посадку. Голубоватая полоска появилась над горами, она все расширялась, а хлопья тумана таяли между раскидистыми пальмами на тротуарах, и вот уже привередливое солнце засияло на покрытых росой лужайках, а небо совершенно очистилось и теперь на нем ни облачка от Беверли-Хиллз до самой Шотландии. Рой вернулся в отель и лег, не снимая ботинок.
Вскоре он проснулся; за несколько секунд до пробуждения перед глазами у него возникла вереница самолетов, спускавшихся в облаках дыма, словно в кинохронике о воздушном бое, и над всем этим столпотворением -- голосок Сэлли, жалобно лепечущий -- так она обычно верещала, когда наступало время ложиться в кроватку: "Мне уже пора спать? А у меня сна ни в одном глазу!"
Посмотрел на часы: в Нью-Йорке час сорок. Они уже приехали в аэропорт, и большой самолет ждет пассажиров на летном поле; механики что-то осматривают, летчики проверяют заправку баков. "Черт с ними со всеми!
– решил он.-- Наплевать мне, что я смешон!" И поднял трубку.
– - Соедините меня с нью-йоркским аэропортом "Ла Гуардия".
– - Рейс ненадолго задерживается,-- ответил мелодичный голосок.-- Я перезвоню.
– - Это очень важно, дело не терпит отлагательства.
– - Рейс ненадолго задерживается,-- раздался тот же милый голосок.
Повесив трубку, он подошел к окну и стал глядеть на улицу: небо ясное, безоблачное, ярко играет солнце, освещая все горы до самого Нью-Йорка...
"Скажу ей все -- пусть на меня смотрят как на идиота, наплевать! Запретить ей садиться на этот самолет! Потом вместе посмеемся. Первым же самолетом полечу к ним, а потом вернемся сюда. Это лишний раз ей докажет, что за всем этим ничего не стоит, кроме страха".
Достал из шкафа чемодан, бросил в него три рубашки, снова стал звонить; минут через пять дозвонился, но еще минут пять пришлось ждать, пока ответит старший авиалинии по перевозкам.
– - Моя фамилия Гейнор.-- Голос у Роя прозвучал как-то необычно высоко, торопливо.
– - Простите, как вы сказали, сэр?
– - Гейнор. Г-ей-н-о-р.
– - Гейнор, да? Понятно. Что-то вроде пикирования,-- добродушно засмеялся кто-то на другом конце провода, довольный собственной остротой.-Что вам угодно, сэр?
– - Видите ли, моя жена и дочь...
– - Говорите громче, вас плохо слышно!
– - Моя жена с дочерью!
– - заорал во все горло Рой.-- Миссис Алиса Гейнор! Летят двухчасовым рейсом в Лос-Анджелес. Я хочу, чтобы вы их сняли с рейса!
– - Что вы сказали?
– - Я сказал -- нужно, чтобы вы сняли их с рейса! Им нельзя лететь на этом самолете! Моя жена и дочь. Двухчасовой рейс на Лос-Анджелес...
– - Боюсь, что это невозможно, мистер Гейнор.-- Голос вежливый, но в нем чувствуется озадаченность.
– - Почему "невозможно"? Вам нужно просто объявить по громкоговорителю и...
– - Никак нельзя, сэр. Двухчасовой рейс в данную минуту уже взлетает. Мне очень жаль. Могу ли я еще чем-нибудь вам помочь?
– - Нет!
– - резко бросил Рой и швырнул на рычаг трубку.
Посидел немного на кровати, встал, подошел к окну; снова устремил тревожный взгляд на яркое небо и зелено-желтоватые горы. Так и стоял у окна, словно застыл, и все не отводил взора от горной гряды, ожидая, когда позвонит диспетчер авиалинии.