Ставка на совесть

Пронякин Юрий Федорович

— Ничего особенного.

Взял жену за локти, легко приподнял, крутнул на месте и, опустив на пол, с принужденной веселостью повторил:

— Ничего.

— Неправда, — тихо сказала Лида и пристально на него поглядела.

— Тебе показалось.

Он легонько отстранил жену и стал раздеваться.

Лида вернулась к кровати, легла и поджала ноги. Владимир сел рядом. Взглянув на книгу, которую держала жена, он увидел, что она была раскрыта на той же странице, что и вчера. И Владимир вдруг понял, что Лида, уложив детей, не читала. Не могла, обеспокоенная его долгим отсутствием. Такова участь жены командира. Он может пообещать вернуться со службы пораньше, чтобы с женою пойти в кино, но не сдержать обещания. И не по своей вине. А если он дома, его

могут вызвать в любое время. И он моментально вскакивает, словно только и ждал вызова, поспешно одевается, забыв иной раз попрощаться с семьей, несется в полк. А женское сердце холодит беспокойство. Что случилось? ЧП? Учебная тревога? Или?.. Нет, только не война, только не война! И жена опасливо вслушивается в ночь.

Во Владимире вспыхнуло чувство сострадания к Лиде, и он открылся:

— Было совещание, а потом разговор со Шляхтиным.

— Разговор? — Лида приподнялась. — О чем?

— О моей работе…

— Командир недоволен?

— Не так, чтобы очень… Но сдается мне, об одном и том же мы говорили на разных языках.

И Владимир пересказал разговор с командиром полка.

— Володя, ну зачем поступать по-своему, если это не нравится твоему начальнику? У нас еще нет квартиры, Володя. Разве тебе не надоело снимать вот такие каморки? Вспомни Москву… Да и раньше было не лучше. Восемь лет мы живем вместе и все восемь лет — на частных квартирах. На тебе это не так отражается: ты целыми днями на службе. А я дома. Я не могу пойти работать из-за того, что негде и не с кем оставить детей, что везде чувствуешь себя временным жильцом. Да если и пойдешь устраиваться на работу, там говорят: «А, жена военного — долго у нас не задержитесь». А зависимость от хозяев… Боже мой, ты ничего этого не испытываешь. Ты вообще не думаешь ни о чем. Все я… Мечтала: после академии получим квартиру, и вот… Обнадежил — поссорился с командиром полка.

— Никто ни с кем не ссорился, не преувеличивай. Все уладится, все разложится по полочкам.

— Насчет полочек я слышу уже в который раз, а квартиры все нет и нет.

— Будет… Когда-нибудь да будет.

— Вот именно: когда-нибудь.

Владимир сухо сказал:

— Давай лучше спать. Мне завтра рано в батальон.

В комнате тушью разлился мрак. Посапывали дети, ровно, еле слышно дышала Лида. И хотя Владимир лег давно, сон не шел к нему. Из темноты выглядывало то лицо полковника Шляхтина, то лица знакомых солдат и офицеров, то картина последнего совещания, то Лидия с ее укором. «Лида по-своему права…» Вспомнилось недалекое прошлое. Огромное монументальное здание академии, просторные аудитории, читальные залы, учебные кабинеты… Слушатели торопливо скрипели перьями на лекциях, стараясь записать как можно больше, на классно-групповых занятиях перевоплощались в военачальников, спорили, доказывали, шутя говорили: старик Эпаминонд [4] и не подозревал, что открытый им великий тактический принцип неравномерного распределения сил по фронту более чем через два тысячелетия будет взят на вооружение всеми армиями мира. В перерывах же, куря на лестничной площадке, рассказывали анекдоты, острили и мимоходом сетовали на отмену выплаты так называемых квартирных денег, жаловались на неустроенность быта.

4

Войска Фив и Афин под командованием Эпаминонда в сражении при Левктрах в 371 г. до н. э. одержали победу над численно превосходящими спартанцами.

Хабаровы снимали комнату в Бауманском районе, в старой, густонаселенной квартире. И хотя это заметно отражалось на семейном бюджете, иного выхода не было.

Напротив, через улицу, строился жилой дом, один из тысяч домов, которыми стремительно обрастала Москва. Глядя в окно на этот дом, Лида мечтательно говорила:

— Когда у нас будет своя квартира?

— Скоро, Пушинка, скоро… Окончу академию — сразу получу диплом, назначение на должность и

ордер на квартиру, — весело успокаивал Владимир жену.

«Диплом и должность есть, а с квартирой по-прежнему. Да еще объяснение со Шляхтиным. Он, говорят, такой человек: если что не по нему… Совсем некстати это, рано… Да, Лида, может, по-своему права… — вторично подумал Владимир. — Ну а я? Или, даже если прав, благоразумнее поступиться своими принципами в угоду тихому благополучию?» Владимир не сказал себе ни «да» ни «нет». Он только мысленно произнес в темноту, никому не адресуя: «Что ж, посмотрим…»

4

Вечером следующего дня, освободившись пораньше от дел, Хабаров зашел в библиотеку Дома офицеров. Взял справочный том к сочинениям Ленина, не отходя от стойки, отыскал работы, в которых Владимир Ильич пишет об укреплении Красной Армии.

В читальном зале было довольно людно, однако на Владимира никто не обратил внимания: обложившись книгами, офицеры сосредоточенно работали. Владимир прошел к свободному столику, сел, включил настольную лампу и раскрыл двадцать девятый том. «Все на борьбу с Деникиным!» — прочел Владимир заглавие и углубился в чтение.

Еще в академии Владимир читал эту работу, тогда она входила в список обязательной литературы по программе истории партии. Теперь же не по учебному заданию, а по внутренней потребности Владимир обратился к ней, ища ответы на вопросы, которые, хотя волновали его и прежде, но с принципиальной остротой встали во время разговора со Шляхтиным. То, о чем писал Ленин, было вызвано к жизни одним из драматичнейших периодов в судьбе молодой Советской республики и, казалось, не имело отношения к тому, чем жили страна и армия в канун своего сорокалетия. Но, перенесясь мысленно к тому времени, Владимир не смог отключиться от теперешних забот и к радостному удивлению своему все больше находил у Ленина таких мест, которые не устарели с годами. Одно из них, перечитав дважды, Владимир старательно выписал в тетрадь:

«…там, где тверже всего дисциплина, где наиболее заботливо проводится политработа в войсках и работа комиссаров… там нет расхлябанности в армии, там лучше ее строй и ее дух, там больше побед».

Именно этой очень четкой и понятной мысли вождя не хватало Владимиру вчера, чтобы более твердо и аргументированно отстаивать перед Шляхтиным свою точку зрения.

Владимир читал запоем, листая том за томом. Отдельные статьи и речи, телеграммы реввоенсоветам фронтов… Всюду, где бы Ленин ни говорил о Красной Армии, он как ее особенность выделял новую, коммунистическую, сознательную дисциплину бойцов, подчеркивал огромную силу коммунистических ячеек, благодаря влиянию которых даже бывшие царские офицеры и генералы становились защитниками революции; требовал не ослаблять политработу и «самым понятным языком» разъяснять, убеждать.

Это утверждало Хабарова в его собственной правоте.

Он не заметил, как читальный зал начал пустеть, и оторвался от книги, когда к нему подошла библиотекарь:

— Товарищ майор, мы уже закрываем.

— Так рано?

— Рано? Уже десять часов вечера.

Владимир глянул на часы: да, верно — и с сожалением поднялся, дав себе слово обязательно прийти сюда в ближайший свободный вечер.

Он возвращался домой возбужденный и бодрый, чувствуя на своей стороне такую поддержку, которая удесятеряла его силы.

Утром Владимир направился в партийное бюро полка. Секретарь майор Карасев, увидев посетителя, приподнялся из-за стола, подал руку, усадил напротив себя и скорее потребовал, чем попросил:

— Рассказывайте, как живете, как дела?

Владимир ответил обычным «ничего», но тут же оговорился, что есть у него сомнения, разрешить которые он, собственно, и пришел. Карасев сказал: «Очень хорошо, что пришли», навалился округлой грудью на стол и приготовился слушать. Владимир начал без обиняков, прямо с последнего заседания партийного бюро батальона, и кончил тем, какую реакцию вызвало оно у полковника Шляхтина.