Ставки сделаны
Шрифт:
– После вина за руль не боязно? – поинтересовался он у Славы. – Гляди, «гиббоны» нынче озверевшие. Если хочешь, прикажу, чтобы машину твою на министерскую стоянку отогнали. А сам уже с моими людьми поедешь, вечерком…
– Да нет, Александр Матвеевич, я обещал вернуться к пяти, – ответил журналист, допивая кахетинское. – Спасибо за понимание и поддержку, но ребята ждут.
– Конечно-конечно, – закивал советник, вставая, – Меня тоже, кстати, дела поджимают. А насчет девчонки и этого, как бишь его… Панкрата – ты не волнуйся. Я позабочусь, – Александр Матвеевич, – хитро
– Безусловно, – улыбнулся советник. – Только с одним уговором.
– Каким? – насторожился журналист.
– Возьмешь меня в соавторы, – и Кротов хлопнул его по плечу. – Я всю жизнь мечтал себя в вашей профессии попробовать.
Слава не понял, было это сказано в шутку или всерьез, но на всякий случай улыбнулся.
Они вышли из VIP-зала вдвоем, оба – в отличном расположении духа. Правда, для этого у них были совершенно разные причины.
«Жаль парня, – думал Кротов, сидя в салоне „мерседеса“, мчавшегося на очередную встречу в верхах. – Но поделать, к сожалению, ничего нельзя. Потому что права у меня такого нет – свидетелей в живых оставлять».
Сидя за рулем своего джипа, Слава весело насвистывал один из последних шлягеров, облюбованных большинством столичных FM-станций. После встречи с Кротовым он почувствовал огромное облегчение, с его плеч словно Эверест свалился. Мир снова обрел яркие краски.
По крайней мере, он сделал все, что от него зависело. Остальное – заботы Кротова.
Вот так, насвистывая, Слава выехал за МКАД и свернул на дорогу, ведущую к тому поселку, где находилась его дача.
Он закурил, опустил стекло и от избытка распиравших его чувств даже придавил педаль акселератора. Ветер, ворвавшийся в салон, взъерошил его волосы и унес сигаретный дым.
Одной рукой удерживая руль, журналист отыскал станцию со шлягером, который насвистывал, и принялся подпевать вполголоса.
Сотрудника ГИБДД он заметил слишком поздно. Тот вышел из придорожных кустов, взмахивая жезлом. Машина, наверное, стояла где-нибудь поблизости.
Слава убрал ногу с акселератора, притормозил, понизил передачу и еще раз притормозил. Скорость все равно падала слишком медленно. Он включил сигнал поворота и сдал к обочине, продолжая притормаживать. Но, несмотря на все его старания, джип «промахнулся» мимо инспектора на добрую сотню метров.
Чертыхнувшись, Слава включил заднюю передачу.
Когда журналист поравнялся с милиционером, тот обошел джип спереди и, подойдя к окну водителя, козырнул с едва заметной усмешкой:
– Капитан Сидоров. Ваши документы, пожалуйста.
Слава потянулся к нише в приборной панели и нашарил закатанное в пластик удостоверение. А когда повернулся к инспектору, то едва не уткнулся носом в насадку глушителя, венчавшую ствол пистолета, направленного ему в лицо.
– Эй, капитан… – начал было журналист, чувствуя, как покрывается холодным потом спина.
– Привет от Александра Матвеевича, – негромко произнес «инспектор».
Грохот выстрела, разорвавшего окружающий мир, был последним, что слышал Слава. Лобовое стекло джипа забрызгало кровью и частичками мозга.
Киллер
Он открыл багажник и вытащил оттуда труп лейтенанта с простреленной головой. На резиновый коврик, которым было выстлано дно, натекло немного крови, но киллер оставил все как есть. Взяв под мышки уже начавшее деревенеть тело, он вытащил его из кустов, открыл заднюю дверцу джипа и кое-как затолкал в салон. Ноги не влезали, и ему едва удалось согнуть их в костенеющих суставах. Захлопнув дверь, «инспектор» вернулся в машину и завел двигатель.
Отъехав километров на пять от брошенного на обочине джипа, киллер вынул из кармана взрыватель и, насвистывая модный в этом сезоне FM-шлягер, нажал кнопку. Грохот взрыва долетел до него, несмотря на расстояние. Долей секунды позже раздался еще один взрыв: это сдетонировал бензобак.
Киллер улыбнулся: опознать останки двух тел после того огненного ада, в котором они побывают, уже не удастся.
Панкрату снился сон.
Будто бы он, совсем еще мальчик, сидит вечером на деревянном пороге дома, а мать гладит его волосы теплой ладонью.
По телу разливается приятная томительная усталость: набегался за день, наигрался. Он улыбается, пытаясь взглянуть в лицо матери, но ее ласковые руки все закрывают ему глаза.
Как-то так получается, что каждый раз, когда он запрокидывает голову, чтобы встретиться с ней взглядом, пахнущие травой ладони не дают ему этого сделать. Тогда он снова роняет голову и отдается материнской ласке…
А потом он проснулся.
И увидел Люсю, сидящую на табурете рядом с диваном, на котором он распластался, положив под бок «ремингтон».
Девушка едва успела отдернуть руку от его головы и теперь сидела, пряча глаза и закусив губу.
– Ну-ну, – чувствуя себя столь же неловко, как и девушка, пробормотал Панкрат. – Давно сидишь?
Люся вспыхнула, но промолчала.
– Где Кузьма? – спросил он невпопад.
Девушка мотнула головой, указывая наверх.
– А мне сон снился, – произнес он, сам того не желая. – Будто меня мать по волосам гладит. Хорошо было…
Панкрат помолчал, потом добавил:
– Только вот мать свою я в глаза никогда не видел.
Люся шмыгнула носом.
– – Я тебя люблю, – произнесла она, от страха полузакрыв глаза. – Поцелуй меня.
Он ожидал чего-то подобного, но от неожиданности так и не смог ничего сказать в ответ. Только сел и положил на колени дробовик, словно защищаясь. Впрочем, так оно и было.
Люся встала.
– Извини, – глухо произнесла она, откинув с лица волосы. – Я сказала глупость.
– Любовь не глупость, – покачал головой Панкрат. – Но я не самый подходящий объект для твоих чувств.