Ставок больше нет
Шрифт:
Брезгливо отерев руки, Салман уселся за письменный стол директора. Кивнул нукерам на Андрея, который все еще корчился на полу:
– Поднимите эту свинью.
Булавина подхватили под руки и, подняв с пола, швырнули на стул, стоящий посредине кабинета. Молодой человек затравленно оглядывался по сторонам. В глазах застыли ужас и тоска.
Резаный был полностью удовлетворен тем, что сейчас видел перед собой. Его должник был полностью сломлен психологически. "Клиент" дозрел и был готов к потрошению.
– Ну! – После первого же сказанного Салманом слова Андрей преданно уставился на него. – Как долг отдавать собираешься?..
– Ну... это... – забормотал Булавин, опуская глаза. – Я найду...
– Найдешь, – согласился Салман. И тут же предельно жестким и требовательным тоном спросил: – Квартира сколько комнат?
– Одна, – судорожно сглотнул слюну Булавин.
– Пхе! – скривился Резаный. – Одна! Ладно, потом поедем, посмотрим. А ты пока думай, как долг отдавать будешь.
Андрей хотел было сказать, что стоимость его однокомнатной квартиры превышает сумму карточного долга чуть ли не в три раза. Но, взглянув еще раз по сторонам, благоразумно воздержался от столь опасных высказываний. Понял, что ничего он здесь доказать не сможет. Что его просто не будут слушать. Что "попал" он по полной. И что ему в его положении остается только одно – смириться с неизбежностью.
– Ну?! – Резаный слегка повысил голос. – Я что, не по-русски говорю?! Как ты долг отдавать собираешься?!
– Я... Я... – испуганно лопотал Андрей.
– Головка от х..! – "сострил" кто-то из-за спины. – По делу гавары, блят!
– Я... Мне... – Как известно, утопающий хватается и за соломинку. Андрей интуитивно чувствовал, каждой клеточкой своего тела ощущал, что, если он сейчас, сию минуту не предложит какого-нибудь радикального решения проблемы, его опять будут бить. На этот раз – толпой.
Именно поэтому, подчиняясь всепоглощающему чувству страха, Андрей ляпнул первое, что пришло ему в голову. Точнее, даже не в голову, а на язык – голова в происходящем не участвовала вовсе.
– Я... Мне надо позвонить...
– Звони, – великодушно разрешил Салман и даже немного передвинул в сторону Булавина стоящий на столе телефонный аппарат. – Громкую связь включи.
Послушно включив спикерфон, Андрей по памяти набрал знакомый номер. Один гудок... Второй...
На что он в этот момент рассчитывал? А бог его знает на что! На удачу, может быть. Хотя... какая уж тут удача. Он просто старался хотя бы на некоторое время – полчаса, час – отсрочить расправу...
– Здравствуйте! – Булавин даже вздрогнул от неожиданности, когда совсем рядом прозвучал такой знакомый голос. – К сожалению, в настоящий момент мы лишены возможности вам ответить! Но если вы оставите свое сообщение после сигнала, мы непременно свяжемся с вами немного позже! Спасибо!
Послышался длинный комариный писк, и Андрей жалобно, со слезой в голосе, пришлепывая разбитыми и опухшими, как вареники, губами, запричитал:
– Аня, Аннушка! Умоляю тебя – помоги мне! Это страшные люди!
Подчиняясь короткому повелительному жесту Салмана, сделал шаг назад. Разговор продолжил сам Резаный, для большей "жути" утрировавший природный акцент:
– Слушай мэна! Еслы нэ дагаварымса – я его на куски парэжу! Поняла?! Я позже тэбэ еще пазвану, все объясну. Жды.
Салман отключил аппарат. В этот момент дверь кабинета отворилась, и в него вошел Асланбек. В руках он вертел видеокассету, с озадаченным видом разглядывая ее. Сделав несколько шагов, положил кассету на стол перед Салманом:
– Тебе просили передать.
– Кто?! – вскинулся Резаный.
– Мальчишка какой-то. – Асланбек пожал плечами. – Просил, чтобы ты ее непременно посмотрел.
– Хорошо, давай кино посмотрим, – согласился Салман. – А этого...
Он кивнул на Андрея.
– ...куда девать?
– В холодильник, – равнодушно ответил владелец кафе. Нукеры вопросительно посмотрели на Резаного и после короткого подтверждающего знака подхватили Булавина под руки и быстро выволокли из кабинета в коридор, как мешок с мукой или еще чем-нибудь таким... сыпучим и бесформенным.
Асланбек в это время пересек кабинет и вставил кассету в "видак", который скрывался в стенном шкафу.
По экрану стоящего там же телевизора побежала рябь, а потом...
В полном молчании собравшиеся в кабинете чеченцы смотрели, как на экране трое здоровенных мужиков в черных собровских шапочках-масках поочередно, сменяя друг друга, самым противоестественным способом насиловали их земляка, связанного по рукам и ногам.
Снимал явно не профессионал – изображение скакало и прыгало, смещалось, дергалось как ненормальное, но тем не менее все основные этапы действа просматривались... И последний, завершающий штрих – камера наехала на лицо юноши... На крупном плане были прекрасно видны и распяленный в немом крике рот, и широко открытые глаза, полные ужаса и муки...
Чеченцы в кабинете продолжали смотреть... Они были слишком ошеломлены, чтобы выключить этот проклятый видеомагнитофон. И действо на экране продолжалось...
Все те же трое в масках освободили свою жертву от наручников. Полностью раздавленный, убитый обрушившимся на него позором, юноша уже и не пытался сопротивляться.
Двое насильников вертели безвольное тело молодого чеченца, обряжая его в какие-то кружевные женские тряпочки, в то время как третий ловко и умело пристраивал в углу, под потолком, толстую веревку, заканчивающуюся скользящей петлей. Через пару минут, завершив облачение, жертву подтащили в тот угол, поставили на какой-то ящик и накинули петлю на шею. Парень все это снес безропотно – сейчас, видимо, он ждал смерти как избавления.
Ящик резко был выбит, крепкое тело обрушилось вниз, натягивая веревку и затягивая петлю. Несколько раз конвульсивно дернувшись, чеченец обмяк, голова его склонилась набок. Парню, скорее всего, хоть немного, да повезло – у него сразу же были сломаны шейные позвонки и смерть его была быстрой и почти безболезненной.
Когда по экрану телевизора опять побежала рябь, свидетельствующая о том, что запись на кассете закончилась, несколько пар темных немигающих глаз развернулись к старшему. К Салману.