Ставрос. Падение Константинополя
Шрифт:
Феодора оглянулась на серую крепость, терявшуюся в тенях, и подумала, что этот след, грязный отпечаток железного франкского сапога, не затронул сути и наследия предков нынешних морейцев. Мистра, центр Мореи, куда они направлялись сейчас, выросла рядом с древней Спартой, имя которой было священно для каждого грека. В этом имени была сила, свежесть ветра и моря, соленая горечь свободы - лучшего вина на свете, опьянявшего греков и поныне…
– Мы приближаемся к Спарте. И здесь будут ваши Фермопилы, - со вздохом сказала Феодора.
Василисса
– Это так. Мой муж, мой царь никогда не капитулирует.
Она посмотрела на свою спутницу с печальной гордостью.
Феодора опустила глаза. А через небольшое время вдруг сказала:
– А ведь я бывшая рабыня, василисса. Патрикий Нотарас купил меня на константинопольском торгу. Он отпустил меня на свободу.
Императрица усмехнулась, без всякого удивления или неприязни. Потом вдруг протянула руку и сильно потрепала Феодору по плечу.
– Я догадывалась об этом. Прекрасные гостьи из Московии нечасто попадают к нам иным путем.
– Я ненавидела вас. Я думала, что всегда буду вас ненавидеть, - с горячностью сказала московитка, раскрасневшись. – Но теперь я вас полюбила.
Василисса кивнула.
– Нас можно и любить, и ненавидеть, - сказала она серьезно. – Но любить может только свободный человек.
На самом деле Фома еще не отпускал свою наложницу – ни бумагой, ни словами. Но Феодора вдруг поняла, что никогда и ни перед кем больше не будет называть себя рабой.
Императрица внимательно смотрела на нее.
– Он подарил тебе свободу, потому что ты оказалась достойна ее, - произнесла она, вдруг перейдя на “ты”. – Хотя женщины никогда не бывают вольны так, как мужчины, и не должны быть так вольны.
Потом василисса улыбнулась:
– Но только свободная женщина могла бы сказать мне в лицо то, что я сейчас услышала, госпожа Феодора.
Феодора вспомнила, с кем говорит, и закусила губу под смеющимся взглядом жены деспота. Но глаз не опустила.
Василисса кивнула.
– Да, то, как ты держишься сейчас, говорит мне, что ты не рождена для рабства. Посмотрим, как ты покажешь себя дальше.
Феодора поклонилась.
– Прошу государыню говорить мне “ты” и впредь – так я чувствую, что мне говорят правду…
– Охотно, - ответила гречанка. – Я так и думала.
Потом она обогнала Феодору и присоединилась к мужу, с которым о чем-то заговорила. Больше царица не удостоила московитку ни единым взглядом, и та ощутила себя покинутой… беспомощной.
Не напрасно ли она сказала этой… законной императрице Византии правду о себе? Но ведь та, конечно, и так знала… Что за глупые тайны любовников!
Феодора склонила голову к влажной конской шее и стала думать о Фоме Нотарасе. Его не было уже вторую неделю;
– Это только женщины могут так, - сказала московитка горько и посмотрела на белокаменную Мистру, в которую они уже въезжали. Столица Морейского деспотата теперь, как говорили вокруг Феодоры, превзошла разоренный Константинополь красотой и сокровищами искусств; и уж точно была безопасней…
– Дорогой мой, пусть Бог тебя сохранит, - прошептала Феодора, роняя слезы; она подняла руку и погладила воздух, как будто любимое лицо. Так Олимп ласкал ее статую. Ей сейчас тоже казалось, что она лепит своего друга, свою любовь – каждой мыслью, каждым поступком: таким, каков Фома есть, таким, каков он должен быть.
“Так и есть… Любовь любит то, что должно быть, и возносит человека до Бога”.
Феодора давно уже поняла, что значил золотой лев на плече патрикия. Это был геральдический символ многих дворянских родов Европы, и говорил о давнем союзе и переплетении Нотарасов с какими-то немецкими - или другими западными аристократами. Но не только.
Скульптор Олимп тоже оказался лжецом – но во имя любви же.
Когда-то изнеженный патрикий Нотарас поборол льва – мужа Метаксии Калокир… Такому ловкому человеку, как он, не составит труда подставить под удар храброго воина. Метаксия стала свободна – и, Господи Иисусе, во что она употребила эту свою свободу?
Феодора поморщилась от боли в спине; у нее вдруг закружилась голова от усталости, и она покачнулась в седле, на миг испугавшись падения. Скоро ли они приедут? Конечно, остановятся во дворце… таком же, как Большой дворец…
При мысли о Большом дворце ей стало совсем дурно.
Большой дворец лишил ее нерожденного ребенка – но во благо всем остальным. Что ждет ее здесь?
Константина приветствовали, засыпали цветами; Феодора увидела и услышала это, будто проснувшись. Константин и его жена улыбались народу; деспот салютовал рукой, а царица склоняла голову. Они здесь были государи.
Феодора положила руку на живот и подумала, что Константин стар и бездетен – и супруга его тоже стара. Что с ними будет, с этими новыми бесплодными Палеологами, – примут ли их в Царьграде?
Когда наконец она смогла спешиться, то не чувствовала тела от усталости. Откуда-то взялась Аспазия, на которую русская госпожа с облегчением оперлась. Кажется, ее испытание только начинается.
Феодора вспомнила улыбающееся лицо золотоволосого патрикия, его шутки, скрывающие страхи – один другого страшнее.
“Не смей умирать!” - подумала она со злыми слезами.
Аспазия отвела ее в комнату, которую им предоставили на двоих, и усадила в кресло, сняв с плеч хозяйки тяжелый плащ. Феодора попросила воды, выпить и умыться, - а потом удалила горничную.