Ставрос. Падение Константинополя
Шрифт:
Феодора, охваченная ужасом, обхватила его руками и засмотрела в глаза.
– Что случилось? Скажи, я должна знать!..
Он расцепил ее руки, потом встал; Феодора с ним.
– Иди спать, - сказал Фома. – Уже поздно, а тебе нехорошо. Я тоже пойду спать.
Она поняла, что хозяин ляжет один – боится выдать ей себя в часы близости. Покорно кивнула.
Патрикий молча направился к выходу из кабинета; на полпути остановился и, обернувшись к своему столу, скользнул взглядом по ее сочинению, которое оставил там.
– Это… я потом
Он посмотрел наложнице в лицо, и у нее немного отлегло от сердца – он надеется вернуться, и немало надеется. Феодора крепко обняла господина, стараясь не расплакаться.
– Пожалуйста… вернись, куда бы ты ни уехал, - прошептала она. – Я без тебя не смогу!
Он растроганно поцеловал ее.
– Я вернусь, любовь моя.
Она высвободилась, изо всех сил стараясь не разрыдаться. Потерла сдавленное горло и, пошатываясь, направилась в спальню. Патрикий проводил ее взглядом.
– Я должен вернуться, - пробормотал он, когда наложница скрылась. – Во что бы то ни стало!
* Дионисий Ареопагит – афинский мыслитель, христианский святой I в. н.э.: его сочинения оказали огромное влияние на христианскую философию.
* Послание к Галатам (Новый Завет).
* Плоды рожкового дерева, сочная сладкая мякоть которых используется в пищу.
========== Глава 24 ==========
Через два дня патрикий пришел к ней на ложе. Попрощаться, поняла славянка. Он укрепился достаточно, чтобы ничего ей не сказать…
Но в любви он сдерживать себя не стал. Думал, что наложница беременна, и забыл об осторожности – или забыл об осторожности, несмотря на это? Феодора молчала до самого конца, а теперь даже не успела признаться, что по-прежнему непраздна: любовник слишком изголодался по ней, слишком спешил, чтобы слушать. Он овладел ею дважды, и дважды вознес ее на свой Олимп; а напоследок взял ее ртом и руками. Феодоре представлялось, что она сойдет с ума, лишится рассудка, если еще раз испытает такое наслаждение, - она сама сейчас казалась себе безбрежным морем сладострастия, готовым утопить и любовника, и весь Царев город…
– Почему тебе так нравится потрясать меня все больше и больше… делать из меня…
“Распутницу”, - чуть не закончила она.
Нотарас, прижимавший ее к груди, казалось, сам обеспамятел от любви. Но услышав такой вопрос, он засмеялся.
– Согласно твоей философии, когда я беру тебя, я становлюсь тобою… оставаясь собой, - пробормотал он, водя губами по ее плечу. – Я отдаю себя тебе… И мы едины в твоем наслаждении…
Славянке стало жутко: вдруг ей представилось все так, точно она опустошила своего господина и телесно, и духовно, и теперь Фома Нотарас – это она, он в ней…
– Как страшно, - прошептала Феодора.
Она
“Господи, сладострастная женщина – это чудовище, она становится… безбрежна, как я, - подумала Феодора. – Неудивительно, что Фома так боится Метаксии”.
Она приподнялась над любовником и, обхватив его лицо ладонями, спросила:
– Ты счастлив со мной?
– Да, - ответил Фома.
Он был бы счастлив утонуть в ее море, умереть в ее объятиях.
Вдруг охваченная жалостью к нему, московитка поцеловала возлюбленного в лоб, как своего нерожденного сына. Подумала, что сейчас уже может быть и в самом деле непраздна…
Но стоило любовнику обнять ее в ответ, как Феодора ощутила, что в ней опять разгорается голод.
– Я боюсь, - неожиданно жалобно сказала она. – Боюсь себя… Как я буду, когда ты уедешь…
Она подумала о Метаксии и ее служанке – а потом о своей Аспазии, которая смотрела на нее, как на божество.
Нотарас улыбнулся, сжав ее ладони. Он прекрасно понял любовницу и ничуть не смутился.
– Я тебе скажу, как этому помочь, - ответил патрикий. – Могу показать…
Феодора опустила глаза.
– Я поняла, господин.
Рядом с тайнами гинекеев, с которыми она познакомилась, это были совсем невинные вещи. Рука Фомы заскользила по ее животу вниз; она хотела перехватить его запястье, но ничего не сделала.
Потом, когда они лежали без сна, – она прижималась спиной к его груди, и была избавлена от его взгляда, – московитка снова прошептала:
– Я боюсь… Я потерялась, потеряла себя и все!
– Каждому кораблю… свое и плавание, - тихо сказал ромей. Она не сразу поняла, что он говорит по-русски. – Твой корабль уплыл далеко. Но я с тобой, и держу твою руку.
Он взял ее ладонь и согнул пальцы в кулак. Она стиснула кулак крепче.
– Я боюсь, - в третий раз повторила Феодора. Обернувшись, посмотрела хозяину в глаза. – Боюсь, что ты на другом корабле, и твои рабы гребут вслепую, как и мои!
Нотарас выпустил ее руку… а потом рывком повернулся к ней спиной. Феодора отодвинулась и замерла, глядя на его неподвижную фигуру. Она не стала проверять, заснул ли патрикий, - не хотела искушать его в последний раз, когда он промолчал уже так долго, испытав свою волю.
Феодора провожала своего покровителя до самых городских ворот – она настояла на этом, и Фома не возразил. Она могла вернуться домой и одна, достаточно освоившись в Короне.
На прощанье хозяин повторил ей то, что уже говорил:
– Константин присмотрит за тобой и за нашими слугами. Ты с ним не виделась, но я просил царевича за всех нас - и он дал мне слово, что будет беречь и защищать тебя, как сестру.
Фома Нотарас помолчал, улыбаясь. Как приятно, что в империи еще остались люди, чье слово – железо!