Ставрос. Падение Константинополя

MadameD

– Ей нас прикончить – может, и не так просто, но куда проще, чем тебе человека убить, - предупреждала мать Микитку. – Ты совестишься, Микитушка, но не думай, что все таковы!

– Я знаю, - глухо ответил сын.

Он знал: но он не верил…

Они сошли в столовую, держась за руки. Микитка ужасно боялся, что встретится за трапезой с доместиком схол, самым страшным человеком здесь: тем, что метил в императоры. Микитка немного научился врать – но не настолько, чтобы спокойно ужинать вместе с человеком, который продал его в рабство.

Однако

за столом мать с сыном нашли одну Феофано, как всегда. Гречанка, прекрасно убранная, поднялась им навстречу - улыбаясь, с видом радушной хозяйки. Она была чем-то словно бы счастлива – любовник ублаготворил? Но ведь они, кажется, договорились не…

– Садитесь за стол, - приветливо сказала почти василисса. – Сегодня Ирина приготовила нам мясо, салат и пирожки. Как есть хочется!

Она глубоко вздохнула: у нее сделался самый сладострастный вид, вид голода после любовных утех. Микитка был мальчик и евнух – но провел достаточно времени в царском гинекее, чтобы кое-что понимать.

Он не посмел переглянуться с матерью и только послушно сел за стол под взглядом Феофано. Греческая госпожа хлопнула в ладоши: девушка-служанка, робко ожидавшая в стороне, стала подавать. Разложила по тарелкам жаркое, налила вино. Феофано принялась за еду с жадностью.

– Кушайте, - с улыбкой пригласила она, взмахнув ножом, видя, что московиты почти не едят. – Вы изголодались в Константинополе!

Микитка с замиранием сердца подумал, что ему никогда не понять эту женщину. Он надкусил пирожок с сыром; мать со спокойным достоинством принялась за свое мясо. Пили они мало: хотя Феофано осушила целый кубок и потребовала еще. Казалось, она не пьянела, только глаза и щеки разгорались ярче. Потом вдруг стала смеяться.

Встав из-за стола, гречанка неожиданно обняла своих пленников по очереди – сначала мать, а потом сына; каждого жарко поцеловала в щеку.

– Я вас люблю, - сказала она. Потом вышла из столовой: Микитке показалось, что ее пошатывает.

Он прильнул к Евдокии Хрисанфовне.

– Мне страшно! – сказал мальчик, уже не владея собой. Это был какой-то новый страх, больше всех прежних.

Мать погладила его по голове.

– Страшно – и хорошо. Глупостей не наделаешь, - сказала она.

Помолчала и прибавила:

– Крепись, сын.

На другой день Евдокия Хрисанфовна и Микитка стояли у окна и смотрели, как на поле перед домом упражняется с оружием отряд солдат. Среди них был и Марк, который после побега из дворца ни разу не говорил с Микиткой, точно с чужим. Хотя Микитка и был чужой, варвареныш… Как можно об этом забыть?

Откуда у Феофано набралось столько солдат – мать с сыном не знали: но их было не меньше трех десятков. И это только те, кого они видели сейчас…

Вдруг Микитка ахнул и ткнул пальцем в окно.

– Мать, смотри… Смотри!

Евдокия Хрисанфовна крепко взяла его за плечо и пригляделась.

– Ну, вижу, - спокойно сказала она.

Среди воинов-мужчин, в дорогом посеребренном

вооружении, упражнялась с мечом одна женщина – Феофано. Микитка открыл рот и долго не закрывал, глядя, как она фехтует. Сейчас Феофано была одна; и он сразу и жалел, и радовался, что не видел ее в поединке с мужчиной. Кто мог знать, что она за боец!

– Я видел, как она ездит верхом, но никак не думал, что она пойдет биться… - пробормотал мальчик.

– Она не пойдет биться, - спокойно ответила Евдокия Хрисанфовна.

Феодора со своим покровителем прожила в доме наследника несколько тихих дней. Она редко видела Константина – как и своего господина; но они, должно быть, много времени проводили вместе. Однако патрикий находил время и для нее – и хотя почти не говорил с нею о политике, несколько раз вечером брал ее с собой на верховую прогулку. Здесь, в черте мирного города, красивой женщине еще можно было так показывать себя. Фома Нотарас рассказывал ей историю Корона – а Феодора молча слушала, понимая, что, должно быть, ее хозяин в этих беседах находит успокоение после дневных дел и волнений.

Потом Фома Нотарас сказал наложнице, что они с нею, во главе с царевичем Константином, поедут на смотр войск.

========== Глава 22 ==========

– Это пехота, лучники и мечники, хотя мы предпочитаем конницу, - сказал патрикий, небрежным взмахом белой руки показывая на множество сильных, смуглых и сумрачных людей, вооруженных пестро и, казалось бы, грозно… Но каково их оружие в бою…

Благородный муж проскакал перед этим строем; лошадь под ним так и играла. Одна из тех, что они добыли у турок.

– Это – кавалерия, катафракты и трапезиты*, - сказал Нотарас, подъехав вплотную к наложнице и взяв под уздцы ее коня. Посмотрел ей в глаза.

– Всадников набирают по большей части из благородных людей. Они – передовая часть войска, и должны быть лучшими во всем.

Феодора молча смотрела на конников – они и в самом деле выглядели лучше, чище… откормленнее и сильнее, чем пехотинцы. Она заметила, что начала думать о солдатах теми же словами, что и об их лошадях.

– А флот? – спросила она хозяина. – Разве флот – не главная ваша сила? Ведь нападение ожидается с моря?

Губы патрикия сложились в улыбку. Уж не вспоминал ли он в этот миг, каким путем к нему попала его подруга?

– Ты права, - сказал он. – Именно с моря. Но море далеко, а перед нами сейчас те, кто будет защищать нас на земле. Хороши, не правда ли?

Феодора, волнуясь, кивнула. Она уже разглядела среди греческих воинов немало оборванцев, калек… но это были все еще сильные и мужественные люди, готовые драться, а не говорить слова. И им придется драться – когда дромоны и хеландии, на которых гребут рабы, уступят свирепому натиску турецких кораблей: на них тоже, несомненно, гребут рабы, но сердца этих рабов горят жаждой добычи, славы и новой верой…