Ставрос. Падение Константинополя
Шрифт:
Потом подняла глаза на господина и слабо, недоверчиво улыбнулась.
– Он отравлен? – спросила московитка.
Фома рассмеялся.
– Нет, моя дорогая.
Когда кинжал скользнул в ее руку, патрикий показал, как спрятать его в рукаве, между рубашкой и туникой. Феодора аккуратно пристроила оружие и запахнулась в свой теплый плащ.
– Теперь я вижу, что ты мне веришь, - серьезно сказала она.
– А я вижу, что ты опасна, - ответил ромей, наградив ее долгим непонятным взглядом.
Феодора подумала, что если бы той
Она тронула коня; и так само собой вышло, что поехала первая, и весь отряд последовал за нею. Фома нагнал ее через небольшое время; они поскакали бок о бок, но молча, и не от недостатка слов. На дороге, на открытом месте, приходилось все время быть настороже. Вот-вот из-за горизонта, разметая их стада и обращая в бегство мирных людей, появится турецкий или другой разбойничий отряд; а то и солдаты… Многих легионеров от бескормицы и беспорядков наверху теперь не отличить от бандитов. А то могут напасть беглые каторжники или рабы – этим терять нечего; и богатый поезд равно привлечет внимание всех алчущих. И красивая женщина…
Наконец Феодора не выдержала.
– Сядем в повозку! – попросила она, схватив хозяина за руку.
– Я тут измучилась, совсем не могу думать! Кажется, что все видят!
Нотарас расхохотался от всей души. Потом, сделав знак всем остановиться, спрыгнул с коня и подал руку своей наложнице.
– Я всегда знал, что ты не публичная женщина, - сказал он, придерживая для нее дверь. – И мы оба с тобою предпочитаем думать, а не драться… Пусть нас стерегут те, кому положено!
Он посмотрел пронизывающим взором на свою охрану, потом сел в повозку следом за Феодорой.
Когда они оказались вдвоем, московитка облегченно вздохнула и улыбнулась патрикию.
– Удивительное дело, - сказала она. – Ведь мы не обезопасили себя, а мне куда спокойнее… А это ведь только…
– Иллюзия, - подсказал любовник.
Феодора кивнула. Для нее все еще внове были такие слова, ученые и равнодушные.
Они сидели друг напротив друга, не придвигаясь ближе, – и это тоже было внове: может быть, из-за кинжала в рукаве у Феодоры?
– Иллюзии – великая сила, потрясающая государства, - проговорил Фома Нотарас.
Спустя небольшое время они оказались в объятиях друг друга – вместе было теплее… и безопаснее. Так казалось.
Феодора прижалась к груди своего покровителя, а он откинулся на спинку сиденья, держа ее руку в своей. Несколько минут они просто наслаждались своим единением – а потом патрикий сказал:
– Я еще помню тебя прежнюю… Ты очень изменилась.
Феодора хотела взглянуть ему в лицо, чтобы увидеть его выражение, - но для этого потребовалось бы высвободиться из покровительственных объятий.
Она спросила:
–
Фома рассмеялся.
– Это неизбежно… Мне так нравились твоя чистота и наивность. Я любил их. Теперь же я обнимаю совсем другое существо.
Он склонился к ней, обдавая своим благоуханием, касаясь мягкими золотыми кудрями, и посмотрел в глаза – очень близко. Теперь патрикий совсем не играл с нею, был серьезен.
– Я очень люблю мою сестру, - сказал ромей. – Но я не желаю, чтобы ты становилась такой, как она.
Феодора закрыла глаза и увидела лицо Метаксии – древний, страшный античный лик коварной богини.
– Я никогда не стану такой, как она, - сказала наложница.
В ответ господин только крепче обнял ее.
Потом они успели переговорить о многом – но главное обсудили еще дома. Метаксия примкнула к партии доместика схол, Никифора Флатанелоса, рвавшегося к власти уже давно. Он же дал ей и покровительство. То, что у Иоанна было еще два брата, законных наследника, - считая еще и Димитрия Палеолога, - не смущало мятежников: в Городе царили такие настроения, что возвести на престол могли любого, кто явится в счастливый час.
– Мой народ… простой народ, да и знать, сейчас стали очень суеверны… ожидают нового Спасителя, спасителя государства, кого угодно… - говорил бледный и взволнованный Фома. – Немногие способны примириться с тем, что время чудес закончилось.
– Точно ли оно закончилось? – тихо спросила Феодора. – Может, это вы его закончили?
Фома сжал губы – а потом перекрестился. Он нечасто это делал.
– Не кощунствуй, - сказал он. – Господь… видит, сколько стоять земным царствам. Мы, лучшие и умнейшие люди империи, сознаем, что гибель близка; а народу нужны иллюзии. Пусть. Главное теперь… чем все это обернется для нас, тонущих в пучине.
– Я не пойму, - сказала вдруг Феодора. – Ведь император старый и мудрый человек, и я видела этого… Флатанелоса подле него не раз! Разве Иоанн не разглядел, что пригрел на груди змею?
Фома засмеялся.
– О моя дорогая, - проговорил он, качая головой. – Ты счастлива, потому что ты не политик и не император! А быть мудрым императором еще тяжелее. Такой властитель понимает, сколько гнили в тех, на кого он опирается, - и не может показать этого никогда и никому! Впрочем, Флатанелос действительно был верным слугой престола… и, быть может, сошел с ума только в эти дни.
Феодора вдруг засмеялась.
– Он ведь тоже моложе Метаксии?
Фома кивнул.
– Но здесь не то, что ты думаешь, - сурово сказал он.
Помедлил. На лице его теперь читались другие заботы – ему было не до нравственности сестры.
– Скверно то, Феодора, что император теперь почти беспомощен… и Город ныне отдан в руки всех, у кого есть горячность… или безумие, - сказал патрикий. – А еще я опасаюсь, что Иоанн едва ли доживет до следующего года. Метаксия сделала свое дело.