Стажер нелегальной разведки

Шарапов Валерий

Для отработки легенды Фауст несколько раз выезжал в «родной» вуз, знакомился с преподавателями, консультировался по материалам «своей» кандидатской диссертации. Запоминал расположение кафедр, побывал в библиотеке, даже успел подружиться с молоденькой секретаршей в деканате. Вдруг придется звонить или о чем-то просить, так коробка конфет поможет быстрее напомнить о привлекательном аспиранте.

Чем больше Павел общался с сотрудниками Комитета, тем больше хотел быть равным им. Ему нравилось, как четко, по-деловому они натаскивали его по той или иной теме, не кичились, делились своими знаниями и опытом. Он тоже хотел стать профессионалом. Конечно, даже наверняка, на службе есть и карьеристы, недалекие люди, возможно, порочные,

но они обитали ближе к административным, партийным кабинетам. Оперативная работа такого не терпела. Она требовала от человека конкретного результата по четко поставленной задаче, а не доклада о достижениях.

Глава шестая

Боб Барлоу, дядя Томаса, считался ветераном ЦРУ. За долгий срок службы, согласно неписаному правилу Конторы о регулярной ротации сотрудников, он успел поработать по разным направлениям. Знал многих людей, побывал в различных переделках. Сейчас он руководил подразделением, отслеживающим потоки наркотиков в Латинской Америке. Им приходилось тесно сотрудничать с ФБР и часто встречаться с начальником Центра контрразведки.

По Конституции США Бюро не имело права в своих расследованиях заниматься разведкой за пределами штатов, а ЦРУ, наоборот, не могло работать внутри своей страны. Так же как кошки и собаки, по природе своей обреченные на вечную вражду, легко уживаются во дворе своего хозяина, контрразведка ЦРУ сотрудничала в отдельных вопросах с ФБР. Касалось это и отдела по отслеживанию наркотрафика. Спецы прекрасно знали, какие деньги крутятся в этом деле и какой соблазн они вызывают. Пока за Барлоу не числилось крупных грехов, он пользовался доверием лично Девида Бли, нынешнего хозяина кабинета начальника Центра контрразведки.

После очередного совещания у Бли Барлоу подождал, пока участники сходки быстро направились на выход, и обратился к шефу:

– Девид, можешь найти для меня минут десять?

До совместного ланча с начальником русского отдела оставалось полчаса, и Бли, согласно кивнув, указал на ближайший стул:

– Слушаю тебя, Боб.

Не тратя время на вступление, собеседник сразу же перешел к изложению просьбы:

– У меня есть племянник. Хороший мальчик. Спокойный, серьезный. Он сейчас оканчивает университет. Его мать, моя младшая сестра, одна воспитывает троих детей. Я, конечно, им помогаю. Поэтому мне небезразлична их судьба. Я бы хотел, чтобы мальчик поступил на службу в нашу контору. У него есть для этого все качества.

Шеф побарабанил пальцами по столу. Начало разговора ему не очень нравилось.

– Ты же знаешь порядок, Боб. Парень должен подать документы, обследоваться у этих чертовых эскулапов – медиков, сдать тесты, пройти полиграф. И только тогда, если ни у кого не будет возражений, его отправят на учебу на Ферму. Боб, я не начальник курсов и вряд ли могу повлиять на него. Кстати, на кого он учится в университете?

– Биологический факультет.

– Не самый лучший выбор. Все-таки наши, по старинке, отдают предпочтение юристам.

– Мальчик уже несколько лет занимается русским языком, и у него хорошие успехи.

– Да? – шеф оживился.

Девид Бли достаточно долго возглавлял русский отдел в ЦРУ, и все, что было связано с этой темой, вызывало у него искренний интерес. Кроме того, он догадывался, что этот хитрый и расчетливый оперативник не пришел бы к нему с банальной просьбой пристроить племяшку.

– Продолжай удивлять меня, Боб.

– Чтобы развеять сомнения и ваши, и мои, мне бы хотелось посмотреть его в деле.

Шеф контрразведки уже заинтересованно подался вперед. Боб продолжил:

– По учебному плану в университете у Томаса скоро должна быть большая практика. Можем мы помочь ему пройти ее в России, по научному обмену?

– Ты хочешь, чтобы парень смотался в Москву, закадрил красивых девчонок на местном биофаке, потаскался с ними по ночным клубам, поскучал на занудных лекциях про

всяких там бабочек и жуков. И все это за наши деньги. Потом он возвращается и сдает нам все адреса злачных мест русской столицы. Так?

– Не совсем. Он орнитолог, занимается воспроизводством популяции белого орлана. Ты в курсе, что белый орлан исчезающий вид?

– Иди ты, – удивился собеседник. – Символ Америки вымирает? И твой парень занимается спасением того, кто изображен на нашем гербе?

– Да. Орлан – вольная птица. Он не курица, чьи яйца можно выращивать в инкубаторе миллионами.

– Хорошая интрига, Боб. Я заинтересовался. Продолжай.

– Методики спасения у нас нет. Но она есть у русских.

– Вот коммуняки, везде успевают.

– Они сейчас отрабатывают методику спасения диких птиц, занесенных в Красную книгу, на примере степных дроф.

– Дрофы, дрофы… Это такие большие куры. Они, кажется, даже плохо летают.

– Именно поэтому на них охотятся все подряд. Кстати, дрофа была изображена на гербе у французов, но они их всех истребили.

– Лучше бы они на герб затащили своих лягушек. – Политкорректность не была в чести у сотрудников ЦРУ.

– Верное замечание, шеф. Так вот, в СССР этим занимаются в двух местах. В Крыму, в аксайских степях.

– Это для нас не очень интересно.

– Зато главный научный центр находится на биофаке госуниверситета в городе Саратове, – продолжил дядя.

– Ты сказал Саратов? – От возбуждения Бли вскочил с кресла и стал расхаживать вдоль стола. – Город, который входит в десятку самых интересных для нас городов Союза. Там сосредоточена куча важных объектов, к которым мы очень хотели бы подобраться. Но это же закрытый город! Туда не пускают иностранцев.

– Шеф, речь идет о спасении символа страны. Мы все, патриоты Америки, должны найти способ убедить русских…

– Да, да. В таком деле можно даже подключить Госдеп. Главное, что других мест-то нет. Чертовски заманчиво и, главное, вовремя. Накануне, буквально неделю назад, в Администрации президента состоялось закрытое совещание по сверхактуальной теме – стратегия по развалу СССР и Варшавского блока. Хотя было понятно, что если падет Советский Союз, то и Варшавского блока не будет. Свой прогноз и предложения давали «яйцеголовые» профессора из университетов Принстона и Йеля. По их мнению выходило, что если брать единицей измерения человеческое поколение, в среднем лет двадцать, то получается, что поколение советских людей сороковых-пятидесятых годов было на девяносто процентов подвержено патриотизму. Это понятно, ведь большая война, утрата близких, тяжкие условия сплотили общество. Следующее поколение – шестидесятых-семидесятых годов – показало снижение крепости коммунистических взглядов условно до семидесяти процентов. Сказалась хрущевская критика основ партии и социализма, которую ласково назвали оттепелью. Молодежь стала робко испытывать интерес к западной литературе, музыке и даже образу жизни. Если с нашей помощью эти процессы будут нарастать, то у поколения восьмидесятых-девяностых можно ожидать снижения верности идеалам отцов и дедов еще на тридцать процентов, то есть уже до сорока. С таким показателем можно ожидать больших перемен и серьезных результатов. Но дольше тянуть нельзя, так как есть риск, что пружина, достигнув максимума при нагрузке, либо лопнет, либо начнет разжиматься. Смута или война при разных обстоятельствах может погубить не только страну, но и империю. Но может и, наоборот, зацементировать общество. Основные направления проникновения нашего влияния – это культура, через кино, музыку, литературу, потом наука, через философию, социальную психологию, экономику, историю. Следом идет борьба за экологию, с опасными ядерными исследованиями, вредными химическими технологиями, поворотом сибирских рек. Задача разведки видится в нахождении там, в Союзе, людей, которые будут проводниками наших идей, и замеры температуры разогрева общества…