Стеклянная невеста
Шрифт:
— Вас там внизу ищет молодой человек. Почему-то он не хочет зайти. Звонил даже завотделения. Я как раз там был у него, а так как мне по пути, то решил зайти сообщить вам новость. Можете идти, я пока подежурю.
Леночка была в нерешительности. Ей и хотелось идти, но она и боялась оставить свой пост.
— Идите, идите, Леночка. Я здесь до вечера не хочу находиться, так что поспешите.
Ему очень не хотелось убивать эту глупую кошку, но, если бы та вздумала остаться, он бы сделал это не задумываясь. К счастью, Леночка, еще немного поколебавшись, унеслась прыжками. Неведомый молодой человек влек ее гораздо сильнее, чем куча ни
Как и в туалете, в реанимационной палате было довольно темно. Но если там свет экономили, то здесь все делалось только для пользы выздоравливающих. И так же сильно, как и всюду, здесь, в комнате, воздух пропах лекарствами.
Матвей прошелся вдоль коек. Третьим лежал Паша Маленький. Половина лица его была перевязана, сквозь бинт проступила кровь, а незабинтованный глаз его, хоть и был слегка приоткрыт, но ничего не видел.
Паша Маленький был без сознания, грудь его мерно вздымалась от усилия механики, но цвет лица был розовый, и не верилось, что с таким здоровяком может произойти действительное несчастье.
Матвей наклонился над ним и стал смотреть на его лицо. Он рассматривал это лицо со страшной ненавистью, и ему особенно ненавистен был этот розовый, может быть, искусственно розовый, но кажущийся таким здоровым, цвет лица. Ему вдруг стало нестерпимо обидно, что этот тупой здоровяк лежит сейчас с таким отсутствующим, довольным видом, словно прилетел с другой планеты, а ведь из-за него другой человек, гораздо лучший, чем сотня таких Паш, мог бы умереть вчера, умереть невинно, ни за что! От этих мыслей Матвей почувствовал себя совершенно измученным, он едва совсем не потерял голову, но взял себя в руки.
Теперь он действовал быстро и четко: снял бутылочку со стойки капельницы, вынул из резиновой пробки иголку, которую тут же воткнул в принесенный им флакон. Перевернув, убедился, что пробка держит прочно, жидкость не протекает, пластиковая трубка, по которой кислота немедленно устремилась в вену Паши Маленького, тоже устояла. Укрепив на металлическом держателе бутылочку, он оглянулся. Один из больных смотрел на него, внимательно следя за его манипуляциями. Оказалось, тоже «овощ»; взгляд был сосредоточен лишь на собственном угасающем мире, и лишь казался устремленным вовне.
Матвей вернулся к Паше Маленькому. И вовремя; новое «лекарство» как раз дошло: лишенный сознания организм бунтовал против смерти. Сначала стала подергиваться рука, забилась в мелкой, тряской судороге, потом конвульсии перешли в бок, тело дернулось, слегка подпрыгнуло. Мелко затряслась кровать, стойка капельницы тоже качнулась, так что Матвею, внимательно наблюдавшему за агонией, даже пришлось ее поддержать.
Ему еще долго пришлось поддерживать. В какой-то момент, правда, большое тело бандита, после особенно сильного рывка, едва не сползло с кровати. Но вдруг судороги стали слабеть. Полуприкрытый глаз Паши Маленького вдруг широко открылся, но в нем не отразилось ничего, не отразились даже муки, продолжавшие терзать тело. Тут же последовала еще одна серия конвульсий, но эта была не в пример слабее, чувствовалось, что смерть близка, и так оно и вышло.
Матвей еще секунду-другую смотрел в стеклянный глаз Паши Маленького, потом быстро повторил манипуляцию с бутылочками, но уже в обратном направлении, так, чтобы, когда придет Леночка со свидания со своим призрачным любовником, здесь все внешне было в порядке.
Прикрыв веки помутневших глаз Паши Маленького,
Внизу Леночку он не встретил. Выйдя из корпуса, Матвей прошел по аллее до самой проходной. Мотоцикл его в целости и сохранности стоял на том самом месте, где Матвей его и оставил. Рябой охранник махнул ему рукой из окна, когда Матвей проезжал через открытые ворота. Дождь вроде бы перестал, но стало как-то еще темнее, словно бы надвигались ранние сумерки.
По Боткинскому проезду он проехал совсем немного. Свернув к ближайшей лавочке, он пристроил рядом мотоцикл и присел. Метрах в пятидесяти дорожная машина длинной пикой продолжала крушить асфальт, рабочие так же копали следом, зачищая ржавые трубы в глубине траншеи, и Матвею казалось удивительным то, что жизнь течет в том же темпе и точно так же, как и с утра. Словно бы ничего не произошло ни с ним, ни с Пашей Маленьким, ни с Катькой. А ведь раньше, когда ему приходилось выполнять заказы, он делал это хоть и без большой охоты, но и без волнения. Работа есть работа, и каждый человек оправдывает то занятие, которым он зарабатывает свой хлеб.
Но сейчас все изменилось: впервые за долгие годы он что-то делал для себя, и разница оказалась громадной. То, что он сейчас делал и еще хотел сделать, казалось ему не только необходимым, но и справедливым. Но он волновался сейчас, и у него начинала страшно болеть голова.
Неподвижно сидел он на лавочке, тупо смотря на прилетевших, видимо, за подачками, голубей. Потом прошли двое пацанов лет десяти, остановились, завороженно уставившись на его «Судзуки». Матвей никого и ничего не замечал, погруженный в свои мысли. Он не помнил, как задремал и вдруг сидя заснул. Во сне он вновь прыгал с моста, вновь с ним летела Света, и так же внимательно следил за ними Граф.
Глава 59
К ВАРАНУ
Очнулся он от нестерпимой головной боли, нестерпимой до крика. В висках стучало, темя разламывалось. Матвей чувствовал себя измученным. Взглянул на часы: спал он, наверное, часа полтора-два, не меньше. Сейчас было начало шестого, день почти прошел, а ничего еще не было сделано.
Пока он спал, поднялся ветер. Дождь так толком и не начался, но Матвей чувствовал себя сырым и озябшим. И кажется, поднималась температура. Надо было ехать. До загородной резиденции Варана было не меньше двух часов езды. В Москве попасть в пробку Матвей не боялся. С мотоциклом пробки вообще казались смешной проблемой, проблемой для других. Тем не менее надо было спешить.
Асфальт вновь лентой растекался под колесами мотоцикла. Лавируя между машинами, он быстро продвигался вперед. Отвлекаясь, машинально читал рекламу на придорожных щитах и на транспарантах, протянутых через дороги: «Ме-на-теп», «Экс-по-центр», «Ло-ре-аль»… Он машинально, по слогам читал ничего ему не говорящие слова. Порой его глаза выхватывали знакомые названия: «Маль-бо-ро», «Сам-сунг», «Па-на-со-ник»… Он продолжал думать о Варане, о Графе, о Свете, о давних событиях, продолжавших держать участников в плену, о последствиях прежде, казалось бы, разумных действий, которые теперь, по прошествии лет, заставляют совершать все новые и новые поступки.