Стеклянные крылья
Шрифт:
Йеппе нахмурился. В руках у Моники Кирксков была маленькая латунная коробочка размером с кубик Рубика.
– И что это?
– Скарификатор. Конкретно этот собрание музея получило от моей бабушки по материнской линии, она выросла в Веннсюсселе и унаследовала его от своей бабушки по материнской линии. Это уже середина XIX века. – Она поставила коробочку на стол. – Прежде чем попасть в собрание музея, он служил мне как пресс-папье.
– А как им пользовалась бабушка вашей бабушки?
Йеппе потянулся за коробочкой.
– Стойте! Да, извините, но вы можете нечаянно его
Йеппе убрал руку.
– Запустить? Скажите, что это за штуковина?
– Как я уже сказала, скарификатор. Давайте покажу.
Моника Кирксков осторожно взяла коробочку и нажала на кнопочку сбоку.
Дзынь!
Кристально чистый звук не оставлял сомнений: так выпрыгивает нож. Точнее говоря, ножи. Из коробочки торчало двенадцать маленьких лезвий. Они засверкали на ярком свете – блестящие и острые.
– Думаете, это и есть наше орудие убийства? Эти ножички даже краску на машине не обдерут.
– Конечно, об этом судить вам, но перфорированная артерия есть перфорированная артерия. – Она повернула ручку на верхушке коробочки, и ножички вернулись на место. – Как известно, не размер…
– Для чего он нужен? – перебил Йеппе.
Она села на кафедру рядом с ним и осторожно поставила механизм подальше.
– Это старинный медицинский инструмент. Скарификатор использовали при кровопускании, когда врачебная наука рассматривала болезнь как нарушение баланса, которое можно устранить. Вплоть до XX столетия люди соглашались на кровопускания – с помощью не только скарификаторов, но и, например, чаш, которые ставили на кожу, или толстых игл. Ходили к парикмахерам и пускали кровь, когда надо было побриться или постричься.
Она откинулась назад, опираясь на руки, – грудь натянула ткань рубашки.
Йеппе чуточку отодвинулся.
– Значит, изначально он предназначен не для того, чтобы ранить или убить?
– Точно нет. Убить скарификатором – то же самое, что играть Бетховена на флейте Пана. – Она продемонстрировала соблазнительную щель между передними зубами. – Им пользовались для того, чтобы очистить тело и вернуть баланс.
– Каким образом?
Она убрала волосы за плечи и стала объяснять:
– За один раз выпускают небольшое количество крови, например, десятую часть литра, и таким образом поддерживают в организме баланс. Считалось, что кровопускание выводит дурные соки. При серьезном заболевании могли выпустить значительное количество крови. Иногда кровотечение не останавливали, пока пациент не падал в обморок.
Она скрестила ноги. В воздухе повисло напряжение.
Йеппе вдруг перестал понимать, куда ему смотреть. Обстановку разрядил зазвонивший у него в кармане телефон.
– Извините, надо ответить. – Он встал и протянул ей свою визитку. – Позвоните мне, если вам придет в голову что-то, что может оказаться полезным. Спасибо, что уделили время, я сам найду выход.
Она улыбнулась.
– Не за что. Удачи в расследовании.
Йеппе бегом спустился по лестнице – ее глаза буравили его затылок, надрывался телефон. У двери он сбросил вызов и вышел на Бредгаде.
Мама. Опять.
Эстер
Mi chiamano Mimi, il perche non so. Sola, mi fo, il pranzo da me stessa. [7]
Так красиво, так ужасно грустно, ведь впереди болезнь и смерть. В дверь снова позвонили. Она убрала иглу проигрывателя с пластинки и пошла к входной двери, возле которой уже лаяли собаки. Прежде чем открыть, она пригладила короткие, окрашенные хной волосы.
На лестничной площадке вполоборота к ней стоял мужчина – раньше Эстер его не видела. Услышав, что дверь открылась, он повернулся и удивленно на нее уставился, будто ожидал увидеть кого-то другого. Высокий, светло-зеленые глаза, глубокие ямочки на щеках, сильный подбородок, широкие плечи. Она непроизвольно засмеялась от восторга, но потом взяла себя в руки.
7
«Меня зовут Мими… А почему? Не знаю! Живу я здесь спокойно, одиноко…» (ит.) Ария Мими из оперы Джакомо Пуччини «Богема».
– Да? Вам чем-нибудь помочь?
Мужчина не ответил – просто стоял, улыбаясь.
Она отметила, что у него короткие седые волосы и что на лестничной площадке, застеленной линолеумом, он стоит босиком. Докса и Эпистема зарычали, и она завела их внутрь, оставив дверь чуть приоткрытой.
– Совсем забыл о правилах приличия. – Голос низкий и ясный, с легким акцентом. – Я ваш новый сосед снизу. Ален. На французский манер. – Он протянул ладонь и крепко пожал ее руку. – Да, извините, что вот так ворвался, но я распаковывал вещи и услышал музыку…
– Извините, слишком громко? Я иногда включаю.
– Можно ли слишком громко включить «Богему»? Вряд ли. Особенно когда Родольфо просит Мими рассказать о себе и признается ей в любви.
Он любит оперу. Эстер улыбнулась.
– Согласна. Пуччини много не бывает. Но обязательно говорите, если музыка будет вам мешать. И добро пожаловать в дом. Чудесное место.
– Начинаю подозревать.
Подмигнув ей, он рассмеялся; слишком широкая и открытая улыбка – ей стало неловко.
– А вам взамен придется терпеть запах моей еды. Вообще-то я пианист, но когда есть свободное время, всегда готовлю. Вот такой я повар, скажу я вам; вечно у меня то пот-о-фё, то стейк.
Пианист, который умеет готовить. Эстер почувствовала, как внутри – чуть ниже живота – что-то опустилось; такое же бывает на американских горках. Она осадила себя: он наверняка женат.
– Я недавно развелся. Без всякой драмы, но все равно в нашем возрасте нелегко переезжать в другой район.
Он ей польстил, и они оба это знали. Сколько ему может быть лет? Где-то пятьдесят пять? На десять или пятнадцать лет младше нее. Он никак не может с ней флиртовать, тут просто-напросто французский шарм.