Стеклянные крылья
Шрифт:
Йеппе кивнул.
– Я не хотел вас ни в чем обвинять.
Танья Крусе тяжело вздохнула.
– Иногда это было необходимо, чтобы Исак пришел в себя и успокоился. И для этого был способ – так он не накидывался на окружающих.
– Не расскажете немного об остальных пациентах?
– У них такого не было. Мария – милая девочка, только очень закрытая, ее мучили тяжелые панические атаки. В основном она держалась сама по себе, я думаю, ей вряд ли было спокойнее рядом с нами, взрослыми. Когда ее о чем-то спрашивали, она всегда
Казалось, Танья Крусе снова взяла себя в руки.
– А еще была Пернилла, она потом покончила с собой. Что вы можете рассказать о ней?
Она сходила на крошечную кухню, налила себе стакан воды и снова села к верстаку.
– У Перниллы было расстройство пищевого поведения. Чудесная девушка, но невероятно чувствительная, у нее не было никакой защиты. Могла петь и танцевать при всех, а через несколько минут впасть в уныние.
Она бросила взгляд на свою куклу, словно получала от нее столь необходимое подтверждение.
– Как думаете, почему она покончила с собой?
Ей не дал ответить зазвонивший телефон Фалька. Он посмотрел на экран, с трудом встал и снял трубку уже в прихожей. Танья Крусе посмотрела ему вслед и задумчиво ответила:
– Меня об этом много раз спрашивали. Я не знаю. На самом деле никто не знает. Но ключевое событие – смерть Кима.
Она налила себе еще кофе и вытерла большим пальцем край чашки.
– Кима?
– Кима Сейерсена, ее куратора. Он внезапно умер три года назад, Пернилла покончила с собой меньше чем через год после его смерти. Она была к нему очень привязана. Такая трагедия. Хорошая была девочка, она мне так нравилась.
Значит, вот почему они не смогли его найти. Еще один умерший сотрудник интерната. Почему Рита Вилкинс не упомянула, что он умер?
– Кто спрашивал?
Она растерянно на него посмотрела.
– Вы сказали, что вас много раз спрашивали о смерти Перниллы. Кто спрашивал?
– Ну, семья, конечно! Отец Перниллы много раз звонил. Не только мне, всем сотрудникам. Утомительно это все, но ведь у него горе…
Йеппе записал в блокноте имя Бо Рамгорда и подчеркнул.
– Где вы провели две последние ночи?
– Я вернулась домой вчера днем – мы устроили себе в Имстаде длинные выходные для влюбленных. Там дешевле отдыхать с воскресенья по вторник. Спа-отель, отличное место…
– Полагаю, это могут подтвердить?
Она улыбнулась.
– Я дам вам номер моей девушки – позвоните и спросите. Ее зовут Урсула Вихман.
Йеппе встал.
– Спасибо за кофе. Возможно, мы с вами снова свяжемся. И берегите себя. Не хочу
Она нервно кивнула.
– Постараюсь в ближайшее время не оставаться одна.
Танья Крусе проводила Йеппе до входной двери, держа на руках куклу, и попрощалась. Йеппе гадал, ездила ли кукла на уик-энд в спа-отель или ей пришлось остаться дома – в полном одиночестве.
Фальк все еще разговаривал по телефону на улице. Увидев Йеппе, он положил трубку и открыл машину. Они сели: Фальк – за руль, а Йеппе – с неохотой – рядом.
– Ларсен и Сайдани связались с родителями Кенни Эдвардса – они рассказали, что он живет в Маниле, – пробормотал Фальк, возившийся с ремнем безопасности. – Работает в ночном клубе и уже почти год не был в Дании.
– Значит, его вычеркиваем. А Мария Бирк?
– Как сквозь землю провалилась. Семьи у нее нет, и, видимо, она не обращалась в государственные учреждения с тех пор, как ей исполнилось восемнадцать. После «Бабочки» след обрывается. Сайдани предположила, что она околачивается в районе вокзала, но местные полицейские ее не знают. – Фальк завел двигатель. – Непростая дама, эта Танья.
Удивленный Йеппе даже улыбнулся. Фальк редко говорил вслух то, что думает.
– Да уж, выдающаяся.
– Не нравятся мне куклы.
Йеппе снова улыбнулся.
– Согласен, Фальк, я их тоже не люблю.
– Блин, что за хрень!
Симон Хартвиг выругался, продолжая рыться в карманах. Кроме велосипедного фонарика и старой резинки там ничего не оказалось. Он двинул кулаком по белой стене комнаты отдыха для персонала и начал все сначала. Снова ничего не найдя, он вспомнил, что положил таблетки в передний карман рюкзака. Расстегнул молнию, достал таблетку и проглотил ее без воды, не отходя от вешалки.
– Ты утром хлеб пёк?
Он обернулся и увидел в дверях Горма – тот приподнял брови.
– Ха-ха, да, ну надо же чем-то заняться во время ночного дежурства.
Горм закрыл за собой дверь и взял булочку из стоявшей на столе хлебной корзинки.
– Печь – дело трудоемкое, у тебя правда хватает времени? Мука спельтовая?
Горм намазал булочку маслом и откусил кусочек.
Симон покачал головой.
– Смесь двух сортов пшеницы. Смолота на своей мельнице, пёк я на закваске.
– Вкусные.
Симон смотрел на него, стоя у вешалки.
– Надеялся, вам понравится.
Горм сел и стал рассматривать его своим особым взглядом. Горм такой странный! Дружелюбный, профессионал, но его так просто не раскусишь. Обжегшийся ребенок, часто думал о нем Симон, когда Горм шел по отделению, надвинув на лоб велосипедный шлем, – взгляд у него пронзительный, тревожно мечущийся из стороны в сторону.
Но сейчас взгляд не метался – Горм пристально смотрел на него.
Симон отошел от вешалки, подошел к раковине и стал мыть посуду.