Стеклянный цветок
Шрифт:
Рука почернела, покрылась трупными пятнами. Запах разложения ударил мне в ноздри. Мясо отслаивалось, обнажая белую кость. Смерть неотвратимо ползла вверх по моей руке. Наверное, я должна была испытать ужас. Но почувствовала только отвращение.
— Нет, — сказала я. Рука снова стала целой и здоровой. — Нет, — повторила я, и теперь уже сама превратилась в металл, ярко-серебристый и неумирающий. Глаза мои стали опалами, платиновые волосы переплелись со стеклянными цветами. Я увидела свое отражение в полированном гагате его груди. Я была прекрасна. Может быть, и он увидел свое отражение в моем хроме, потому что отвернулся.
Он казался таким сильным, но на
— Киборг, — сказала я ему, — ты проиграл.
— Другие игроки… — начал он.
— Нет. — Я указала на призрака. — Он встанет между тобой и жертвой, которую ты выберешь. Твой призрак. Твоя вина. Он не позволит тебе. Ты не позволишь себе.
Киборг избегал моего взгляда.
— Да, — согласился он, и голос его задребезжал металлическими нотами отчаяния.
— Ты будешь жить вечно.
— Нет. Я буду существовать вечно, а это совсем другое, Мудрая. Я могу назвать точную температуру любой среды, но я не чувствую тепла или холода. Я вижу в инфракрасном и ультрафиолетовом диапазонах, могу заставить свои датчики пересчитать все поры на твоей коже, но я слеп, потому что не вижу твоей красоты. Я хочу жизни, настоящей жизни, с неумолимо растущим в ней семенем смерти, которое только и дарит ей смысл.
— Хорошо, — сказала я, удовлетворенная.
Он опять посмотрел на меня. В металлической сверкающей тюрьме жили поблекшие, усталые человеческие глаза.
— Хорошо?
— Я сама определяю смысл своей жизни, киборг, и жизнь — это враг смерти, а не ее источник. Поздравляю. Ты выиграл. И я тоже.
Я встала, протянула руку и, утопив ее в холодной черной груди, вырвала его кристаллическое сердце. Я подняла сердце над головой, и оно засияло — все ярче и ярче, и алые лучи ярко высветили холодные мрачные выси моего разума.
Я открыла глаза.
Нет, не так. Я переключила сенсоры, и зал перемен предстал передо мной четко и ясно, как никогда. Моя обсидиановая мозаика, черная по черному, переливалась сотнями оттенков, ни разу не повторяя тонкий искусный узор. Я сидела в нише на краю чаши. В центральном блюдце женщина-девочка зашевелилась и распахнула огромные фиолетовые глаза. Открылась дверь, и они подошли к ней — внимательный Раннар, равнодушный, пытавшийся скрыть любопытство Хар Дориан и Брейдже, с хихиканием вводившая игрокам стимуляторы.
— Нет, — сказала я им. Мой голос прозвучал слишком низко, слишком по-мужски. — Нет, я здесь, — повторила я, изменив тембр.
Их взгляды обжигали, словно удары кнута.
В состязании разумов всегда бывают выигравшие и проигравшие.
Возможно, вмешательство киборга как-то повлияло на расклад, а может быть, и нет. Может, Игра все равно окончилась бы именно так. Креймур Делун мертв — вчера вечером его тело отдали трясине. Но толстая юная потребительница экстазила теперь смотрит осмысленно. Она села на диету и занялась физическими упражнениями, и когда Хар Дориан отправится в рейд, он отвезет ее в поместье Делуна на Гулливере.
Ризен Джей жалуется, что ее обманули. Мне кажется, она останется здесь, у стен замка, в городе проклятых. Несомненно, это излечит ее от скуки. Гверн пытается заговорить и разрисовывает свои крылья сложными узорами. Татуированный парнишка бросился со стены замка через несколько часов после возвращения и разбился об острые обсидиановые шипы далеко внизу. Падая, он до последней секунды взмахивал руками. Крылья и яростный взгляд — отнюдь не признак силы.
Новоиспеченная властительница разума начала
— Разведутся насекомые, — предостерегла я, — паразиты, жалящие мухи и древоточцы. А в фундаменте грибки и гниль в стенах. Тебе придется спать под москитной сеткой. И постоянно убивать, день и ночь. Твой деревянный дворец будет плавать в испражнениях и останках миллионов крошечных тварей. Ты станешь причиной миллионов смертей, и через несколько лет призраки миллионов насекомых будут по ночам заполнять твои залы.
— Тем не менее, — возразила она, — я построю живой и теплый дом, а твой был холодным и мертвым.
Наверное, каждому свои символы.
И свои страхи.
— Сотри его, — посоветовала она. — Очисти кристаллы, иначе со временем он поглотит тебя и ты станешь еще одним призраком — узником машины.
— Стереть? — Я рассмеялась бы, если бы голосовые связки были рассчитаны на смех. Я вижу ее насквозь. Ее душа вся отражается на этом нежном личике. Я могу пересчитать все поры ее кожи и зафиксировать любую вспышку неуверенности в этих фиолетовых глазах. — Ты хочешь сказать: «Сотри себя!» Кристалл — дом для нас обоих, дитя. Кроме того, я его не боюсь. Ты не поняла главного. Клерономас был кристаллическим, призрак — органикой, так что исход был предрешен. У меня все иначе. Я — такой же кристалл, как и он, и так же вечна.
— Мудрая… — начинает она.
— Неверно, — поправляю ее я. — Ну тогда Сириан, если тебе так хочется.
— Снова неверно. Зови меня Клерономасом. Кем только не побывала я за свою долгую жизнь, но вот легендой быть еще не доводилось. В этом что-то есть. Маленькая девочка смотрит на меня.
— Клерономас — это я, — говорит она высоким удивленным голоском.
— Да, — соглашаюсь я. — И нет. Сегодня мы обе — Клерономас. Мы прожили одну и ту же жизнь, сохранили те же воспоминания. Но с этого дня наши пути расходятся. Я — сталь и кристалл, ты — детская плоть. Ты говорила, что хочешь жизни. Бери ее, она твоя — и все, что с ней связано. Твое тело молодо и здорово, оно только начинает расцветать, перед тобой долгие, богатые событиями годы. Сегодня ты еще считаешь себя Клерономасом. А завтра?
Завтра ты снова научишься страсти и раздвинешь свои ножки Хару Дориану, и будешь вскрикивать и содрогаться, когда он доведет тебя до оргазма. Завтра ты родишь детей в крови и боли и будешь смотреть, как они растут и стареют, как рожают собственных детей и умирают. Завтра ты проедешь через топи, и обездоленные будут бросать тебе дары, проклинать тебя и превозносить, они будут на тебя молиться. Завтра прибудут новые игроки, умоляя о теле, о новом рождении, о единственном шансе, корабли Хара Дориана приземлятся с новыми призами, и все твои принципы будут снова и снова перепроверяться и формироваться заново. Завтра Хар, или Джонас, или Себастьян Кейл решат, что ждали достаточно, ты вкусишь медовое предательство их поцелуя и, возможно, победишь, а возможно, нет. Никакой уверенности. Но вот что я обещаю тебе наверняка. В один прекрасный день после долгих лет жизни (правда, когда они пройдут, то уже не покажутся долгими) в тебе начнет расти смерть. Семя уже посеяно. Возможно, в этих маленьких сладостных грудках, которые Раннару так хочется поцеловать, поселится болезнь; возможно, во сне твое горло перережет тонкая проволока, или внезапная солнечная вспышка выжжет всю эту планету. Но смерть придет, и раньше, чем ты думаешь.