Стеклянный дом, или Ключи от смерти
Шрифт:
От предложения радушного хозяина отведать весьма рекомендуемое им рагу по-старофранцузски я, поблагодарив, отказался. Мне следовало поторопиться с одним делом, которое нельзя было откладывать, и, попрощавшись с гостеприимным стряпчим, я ускоренным шагом двинул в сторону Дома-где-метро. Откровенно скажу, я шел туда, совершенно не представляя, как именно запудрю Малею мозги, какие турусы на колесах разведу, чтобы он пустил меня в квартиру еще раз. Экспромт, экспромт! Раз мне сегодня везет во всем, то и это дело тоже должно выгореть. Я обязан снова побывать в гостях у Наума Яковлевича и изъять уже сыгравший свою роль «жучок». Мне не давала покоя фраза, невзначай оброненная чересчур
Гулкий, как пещера, подъезд встретил меня привычным полумраком. Пробравшись сквозь нагромождения стройматериалов, я заранее оставил надежды на лифт и сразу устремился к лестнице. Поглощенный мыслями о том, что бы такое половчей соврать визажисту, я нечувствительно оставил позади уже два лестничных марша, когда, взглянув случайно в пролет с площадки второго этажа, от неожиданности споткнулся и больно ударился лбом о чугунные перила. Прямо подо мной, на дне колодца, лежал упавший с крыши каменный Метростроевец.
Дрожь успела хорошенько пробрать до костей, прежде чем мне стало ясно, что это ерунда, помстилось, всего лишь плод взыгравшего воображения. Однако уже в следующую секунду, вглядевшись хорошенько, я понял, что не помстилось и вовсе не ерунда. Слева от шахты лифта на полу действительно лежала серая человеческая фигура, в полутьме и с испугу сперва показавшаяся мне огромной. Но, спустившись вниз и подойдя ближе, я убедился, что она вполне нормальных размеров, а на скульптуру похожа оттого, что вся залита цементным раствором, уже успевшим кое-где схватиться и подсохнуть. Неестественно вывернутая шея говорила, что передо мной труп. Легонько, одним пальцем я повернул его лицо к слабому свету, идущему из запыленного десятилетиями окна над дверью в подъезд. Это был Малей.
Свежие цементные брызги на стенах и опрокинутый покореженный металлический поддон рядом давали основания предположить, что тело упало сюда с большой высоты. Задрав голову, я посмотрел наверх и там, в сумрачной вышине, мне почудился слабый отсвет.
Рванув изо всех сил, я взлетел на последний этаж и, тяжело дыша, замер на площадке. Свет падал из распахнутой настежь квартиры парикмахера. Осторожно, едва ли не на цыпочках, я подобрался к порогу и заглянул внутрь. Никого и ничего.
Тогда я решился, шагнул в прихожую и в ужасе чуть не выпрыгнул обратно, попав в окружение каких-то перекошенных рож. Но это были всего лишь мои собственные отражения в покрывающих стены зеркалах. Еще несколько шагов, и я остановился перед полуприкрытой дверью в спальню. Давешний сладковатый сандаловый запах снова ударил мне в нос, но сейчас к нему примешивался еще какой-то другой, тяжелый и тревожный. Носком ботинка я медленно отодвинул дверь в сторону, и глазам моим предстала все та же широченная кровать, только теперь белизна сбитых простыней была изрядно подпорчена алыми подтеками. На полу головой ко мне посреди лужи густеющей крови лежал, раскинув руки, давешний пунцовогубый Севочка. На месте горла у него зияла широкая резаная рана.
Борясь с тошнотой, я отвернулся и прошел в следующую комнату. Здесь не заметно было никаких следов борьбы, вероятно, все события развернулись ближе ко входу. Единственной новой деталью интерьера оказалась стопка знакомых ярко оклеенных коробок с надписью «ZEPTER».
«Цептер». Кастрюли. Верка.
Ладно, это потом.
Отчетливо слыша, как на всю квартиру стучит мое сердце, я подобрался к журнальному столику, обернул руку платком, перевернул телефон и отцепил «жучок». После чего, больше не оборачиваясь, выбрался на площадку и спустился вниз.
Ну, вот наконец и объективное доказательство — объективней некуда. Некто методично и целенаправленно одного за другим убирает со своего пути наследников многомиллионного состояния. С чудовищной жестокостью. Не оставляя свидетелей.
Но есть и еще кое-что, не менее пугающее: надо полагать, этот же некто цинично (если здесь вообще годится это слово) прилагает немалые усилия для поддержания угасающей жизни в теле Арефьева. Потому что, пока миллионер, пусть формально, но жив, у преступника остается время. Время для новых убийств.
На первом этаже перед тем, как покинуть подъезд, я все-таки не удержался, кинул последний взгляд на серую фигуру слева от лифта и волей-неволей снова прочитал то, что еще утром казалось забавной хохмой: «Движение — это жизнь».
«Жизнь» перечеркнуто. Написано «смерть».
10. Кто без греха
Прокопчик говорит, что если много дырок сшить вместе, получится сеть. Большой мозговерт. У меня же пока складывалось ощущение, что в деле, которое я добровольно на себя взвалил, если что-то и есть от сравнения с сетью, так только одно: я натужно тащу его, дело, из глубины, разбухшее от мелких несъедобных подробностей, набитое камнями противоречий, тащу к тому же без всякой надежды обнаружить в своем неводе хотя бы нечто, достойное моих усилий.
Итак, что, кроме четырех трупов, мы на сегодня имеем?
Тима вполне грамотно довел бутылочную «беэмвуху» до стойла. И в награду выяснил, что согласно вывеске на здании принадлежит она частному детективному агентству «Скорпион». То есть фактически ничего не выяснил: вряд ли мне удастся убедить руководство «Скорпиона» поделиться со мной информацией о том, кто их клиент.
После встречи с Пирумовым я теперь получил исчерпывающие объяснения насчет таинственного ключа, полученного от Шурпина, а также всего остального, что с ним связано. Котик, видимо, сперва не решался и мне рассказать про всю эту придуманную стариком Саввичем мудреную процедуру, но, когда захмелел, другие страхи, более сильные, поперли наружу, и он сунул мне эту чертову магнитную открывалку с просьбой спрятать в сейф. Точно так же легко и логично объясняется поведение всех остальных: на их месте любой вел бы себя аналогичным образом.
И, пожалуй, последнее.
Сомнений в том, что все убийства связаны с наследством Арефьева, больше нет, причем можно с солидной долей уверенности предположить: по крайней мере, в первом и третьем случае действовал один и тот же убийца. Перерезанное горло — жестокий и в исполнении не такой простой, как может показаться, способ лишать свои жертвы жизни. Такая работа для профессионала.
На этом, коли отбросить в сторону всякую разную шелуху, мои знания кончаются. Круг подозреваемых не слишком сузился по сравнению с тем, который очертил Котик.
Если не расширился.
Даже безобидная на первый взгляд Верка теперь нуждается в разъяснении из-за этих своих кастрюль, да и услышанный мною разговор Малея с родственничками не дает оснований исключить из этого круга его сестрицу Марго с ее дошлым муженьком. А подходя к делу строго, необходимо также добавить туда неупомянутых Шурпиным, но всплывших впоследствии арефьевского пасынка Сюняева и не так давно отвергнутую миллионером его подругу мадам Дееву с нежным прозвищем Люся-Катафалк.
Но хуже всего другое. Судя по всему, новых убийств можно ждать когда угодно, а я весьма далек не только от того, чтобы определить их заказчика, но даже от того, чтобы вычислить следующую жертву.