Стеклянный дом, или Ключи от смерти
Шрифт:
Осторожно опустившись на пол, я постарался занять такую позицию, чтобы можно было одновременно отслеживать, что происходит во дворе и на крыше. Мне удалось закрепить бинокль на одной из поперечных балок, направив его в сторону чердачного окна, к которому, если я, конечно, не дал маху в своих фантазиях, вскоре должен был выйти тот, кого я жду. «Ремингтон» с загнанным в патронник патроном лежал в сантиметре от моей правой руки — дойди дело до перестрелки на темном, захламленном и перегороженном чердаке, лучшего оружия, чем дробовик, не придумаешь. Часы показывали шесть сорок восемь утра.
В семь ноль две стала затекать спина. Я немного переменил позу, все так же безотрывно пялясь в белесый сумрак. В семь девятнадцать онемела шея и почему-то совсем уж необъяснимо заныли зубы. Объект все не показывался, и тогда я решил во имя сохранения для грядущих сражений
Мойвы не было. Неужто все мои предположения и впрямь лишь игра воображения? Этот чертов чердак однажды много лет назад уже чуть не свел нас всех с ума благодаря гараховской легенде про «алмазный самолет». Смешно теперь вспоминать: мы часами ползали здесь в пыли с фонариками после того, как впервые услышали рассказ старика. Якобы, в сорок первом году, когда немцы стояли под самой Москвой и столицу могли взять с часу на час, с расположенного неподалеку центрального аэродрома взлетел самолет с грузом необработанных якутских алмазов из Гохрана. Но суетные чиновники, отправлявшие этот спецрейс, пользуясь случаем, дополнительно набили его каким-то своим личным барахлом, в результате чего многократно перегруженный аэроплан потерял высоту и упал прямо на крышу «жилтовского». Гарахов рассказывал нам, что сразу после крушения спецкоманда бойцов НКВД окружила дом и перекрыла все входы на чердак. Были проведены поисковые работы, но время было нервное, каждому здравомыслящему человеку приходилось думать не только о стране, но и о собственной шкуре, поэтому вполне можно допустить, что искали второпях, недостаточно тщательно. Это, конечно, всего лишь догадки, однако (голос Марлена Фридриховича понижался здесь до театрального шепота) в последующем ходили слухи, будто бы вес найденных драгоценных камней не полностью соответствовал изначальному. Косвенно это подтверждалось тем, что кого-то из чиновников Гохрана, участвовавших в поисках, а также почему-то нескольких жильцов нашего «жилтовского» в тот же день расстреляли, не выходя из двора, за трансформаторной будкой. Соседям коротко и сурово объяснили: по законам военного времени. Но вес алмазов от этого не прибавился. Вот их-то спустя двадцать лет после войны мы и искали в приступе охватившей нас алмазной лихорадки. Больше всех, помнится, усердствовал Котик Шурпин. Я прямо-таки наяву видел, как он, обнаружив в опилках осколки разбитой бутылки, страшным голосом вопит: «Нашел! Нашел!» — и спотыкаясь, со страшным топотом ломится ко мне через чердак, а я бегу ему навстречу с бешено колотящимся сердцем...
Дернувшись и больно при этом стукнувшись затылком, я открыл глаза и только тогда понял, что заснул на посту. Сердце бешено колотилось, а по чердаку, спотыкаясь, топали чьи-то ноги. Стрелки часов показывали восемь ноль семь. Схватив дробовик, я замер, готовый к тому, что сейчас прямо передо мной появится противник.
Но пришелец остановился в отдалении: я даже не видел, а скорее угадывал его смутный силуэт, скользнувший затем к соседнему окну. Впрочем, под низкими чердачными сводами слышно было гораздо лучше, чем видно — похоже, Мойва, если это был он, не слишком боялся встретить кого-то здесь в этот час. До меня донесся скрип открываемой оконной рамы, потом громыхнула кровельная жесть, и все стихло. Медленно-медленно, опасаясь сделать хоть одно неосторожное движение, я переменил позу, встал на колени и прильнул к окулярам бинокля. Сначала мне не удавалось что-либо разобрать в серой расплывчатой мешанине столбов, балок и перемычек. Но постепенно, освоившись с картинкой, я стал различать новые детали.
Человек лежал, наполовину высунувшись в чердачное окно — мне была видна нижняя часть его туловища. Вдоль правой ноги вытянулся продолговатый предмет, который я идентифицировал как приклад винтовки. Вероятно, Мойва (теперь уже больше не было сомнений, что это он), во избежание ненужных случайностей не спешил высовываться раньше времени. Подобное обстоятельство лишний раз подчеркивало: передо мной профессионал, спокойно и уверенно делающий свое дело, знающий, что, когда придет срок, ему ничего не стоит за одну-две минуты выдвинуться на огневой рубеж вместе с оружием, прицелиться и поразить мишень. Пока же он лишь наблюдал.
Наблюдал и я. Наверное, мне было бы легко, выглянув наружу со своей стороны, прямо сейчас поймать Мойву на прицел. Можно было бы и подобраться к нему с тыла. Но не хотелось торопить события. Этот самый срок для активных действий наступит в тот момент, когда охрана подгонит к дому машину жертвы. Все внимание киллера будет тогда сосредоточено на другом, винтовка нацелена в противоположном от меня направлении, и я планировал взять его в эти мгновения, так сказать, с поличным. Ко всему прочему я хотел бы с чистым сердцем доложить своему клиенту, что не только нашел убийцу, но и непосредственно предотвратил покушение: пятьдесят тысяч баксов будут в этом случае честно отработаны мною сполна. Еще раз осторожно переменив позицию, я поднялся на ноги и встал на некотором расстоянии от окна, надеясь таким образом одновременно поверх среза крыши просматривать двор перед Стеклянным домом и при этом не терять из виду происходящее на чердаке. Получалось плохо. На часах — восемь двенадцать.
Между тем утреннее солнышко принялось понемногу припекать. Минуты невыносимо медленно плавились, как воск, застывая на ходу. Я свернул себе шею, пытаясь, не сходя с места, приглядывать за Мойвой и подъездом, пока мне не пришло в голову, что можно сосредоточиться только на одном из них: как только к дому подъедут машины банкира, киллер оживится — и наоборот. На ярко освещенный двор смотреть было приятней, нежели таращиться в расплывающуюся перед глазами полутьму, и я выбрал его. Но вскоре обнаружил, что долго неподвижно смотреть в одну точку не менее утомительно для мозгов, чем нервно туда-сюда вертеть башкой, и вчуже позавидовал невозмутимо-каменной неподвижности, с которой лежал в засаде убийца. Вдруг зверски начало чесаться под лопаткой, а в левой коленке появилась ноющая боль. Мне уже стало казаться, что долго я так не выдержу, и тут на пандусе подземной автостоянки показался знакомый «мерседес» в сопровождении на этот раз уже двух джипов: похоже, банкир, как и обещал, озаботился усилением охраны. Сверкающие лаком туши машин отражались в многометровых витринах расположенного на первом этаже бывшего магазина, и казалось, будто по двору мчится целая кавалькада. Восемь двадцать девять.
Автомобили затормозили настолько вплотную к двери дома, насколько позволяли распложенные по бокам от нее кирпичные клумбы. И сейчас же бодигарды в солнцезащитных очках с рациями в руках посыпались наружу, занимая штатные позиции. Один зашел в подъезд, трое остались снаружи, а самый главный, как и в прошлый раз, неторопливо вылез последним с зонтиком в руках. Раскрывать его он пока не торопился, из чего я сделал вывод, что до выхода банкира еще есть время, так что пора переключать внимание на Мойву. И тут бинокль, направленный в его сторону, чуть не выпал из моих рук. Киллер даже не переменил положения. А винтовка так и продолжала лежать у его бедра.
Что-то было не так. Что-то не сложилось в моих предположениях. Мелькнула безумная мысль, не подсунул ли мне Мойва вместо себя куклу, но тут он отчетливо шевельнулся, выбирая, как видно, чуть более удобную позу. И снова замер. Взволновавшись не на шутку, я перевел взгляд во двор и увидел, что зонтик уже раскрыт, а охранник держит рукой распахнутую дверь, ожидая хозяина. «Вторая винтовка?!» — от этой мысли, заехавшей прямо в лоб, меня аж качнуло, и, забыв об осторожности, я в полной панике высунулся из окна. И сразу подался назад: ничем не вооруженный Мойва мирно лежал грудью на жестяной дорожке, без всякой реакции наблюдая за происходящим внизу. Забусов прошествовал к «мерседесу», дверца за ним захлопнулась, машины тронулись прочь. Покушение не состоялось. Но убийца остался на своем месте. Время — восемь тридцать две.
Я совершенно не знал, что все это означает. Не представлял, что теперь делать. Короче, находился в полной растерянности. Неужто мое воображение переиграло само себя? «Алмазный самолет», будь он проклят! Опять чердак обманул меня.
Ждать дальше? Или уже больше нельзя? Если Мойву что-то спугнуло, и киллер собирается уходить, то брать его надо прямо сейчас, пока он не встал на ноги с оружием в руках. Я уже почти склонялся к этому решению и лишь на всякий случай в последний раз направил бинокль в глубь чердака. В первый момент мне показалось, что я опоздал: человек в слуховом окне явно подался вперед, подтянув под себя одну ногу, как будто намеревался встать. Но в следующую секунду я увидел, как медленно перемещается наружу винтовка, и понял: снайпер занимает классическую позицию для стрельбы лежа. Совсем уже ничего не понимая, я кинул взгляд в окно и оцепенел. У второго подъезда стояла только что, видимо, подкатившая BMW Эльпина.