Стеклянный Дворец
Шрифт:
– Начиная с какого времени?
– Со времен моего прадедушки, сахиб, со времен Мятежа.
– Мятежа?
– Арджун вспомнил голос подполковника Бакленда, который тоже произносил это слово.
– Какое отношения к этому имеет Мятеж?
– Сахиб, когда я был маленьким, старейшины деревни рассказывали нам историю. О Мятеже. Когда восстание закончилось и британцы снова вошли в Дели, в городе объявили о грандиозном представлении. Из Котаны туда направилась группа старейшин. Они вышли на заре и двигались пешком, вместе с сотнями других, в сторону южных предместий старой столицы. Еще далеко от города они увидели, что небо над головами черно от птиц. Ветер приносил зловоние, которое
Из-за спутанного от боли сознания Арджун едва следил за рассказом.
– О чем ты говоришь, Кишан Сингх? Что жители деревни вступили в армию из страха? Но такого не может быть: никто их не принуждал, как, кстати, и тебя. Чего было бояться?
– Сахиб, - тихо сказал Кишан Сингх, - не все страхи одинаковы. Какой страх держит нас здесь, к примеру? Мы боимся японцев или британцев? Или боимся сами себя, потому что не знаем, кого бояться больше? Сахиб, можно бояться тени от ружья так же сильно, как и самого ружья, кто точно скажет, что из них более реально?
На секунду Арджуну показалось, что Кишан Сингх говорит о чем-то совершенно непонятном, о фантазии, о страхе, который перемалывает человека, заставляет поменять представления о своем месте в мире, до такой степени, что он перестает осознавать тот стах, который его выковал. Мысль об ужасе такого масштаба казалась абсурдной, как сообщения о находках давно вымерших существ. В этом и разница между офицерами и солдатами, подумал он: солдаты не понимают, какие инстинкты ими движут, им не хватает слов, чтобы описать свое состояние. Им суждено, как Кишану Сингху, оставаться незнакомцами для самих себя, всегда действовать по приказу других.
Но не успела эта мысль оформиться в его голове, как ее сменило беспамятство боли. Внезапно ему привиделось, что они оба преобразились: стали комками глины на гончарном круге. К Арджуну невидимый гончар прикоснулся первым, рука спустилась по нему, прижимаясь и двигаясь туда-сюда, ему придавали форму, он замкнулся в себе, больше не осознавая ни прикосновения, ни даже присутствия рук гончара. Где-то рядом Кишан Сингх тоже крутился на гончарном круге, еще бесформенный, сырой, кусок пластичной глины. Эта бесформенность была главной защитой от гончара и его прикосновений.
Арджун не мог отделаться от этого образа - как это возможно, чтобы Кишан Сингх, необразованный, не осознающий мотивы своих поступков, больше понимает груз прошлого, чем он, Арджун?
– Кишан Сингх, - прохрипел он, - дай мне воды.
Кишан Сингх протянул ему зеленую бутылку, и Арджун отхлебнул, надеясь, что вода смоет яркие галлюцинации, до сих пор стоящие перед глазами. Но она произвела прямо противоположный эффект. Его разум наводнили видения и сомнения. Неужели возможно, даже гипотетически, что его жизнью и сделанным выбором всегда управлял бессознательный страх? Он снова предался воспоминаниям - о Ланкасуке, Манджу, Беле, о часах, которые
Страх не играл в этом никакой роли. Он никогда не думал, что его жизнь чем-то отличается от жизни других людей, он никогда не испытывал ни малейших сомнений в собственной независимости, никогда не считал, что не имеет выбора. Но если его жизнь и правда сформировалась под чьей-то властью, а он этого не понимал, это означает, что он никогда не действовал по собственной воле, никогда не сознавал своих действий. Все его представления о самом себе оказались ложью, иллюзией. И если это так, как теперь найти самого себя?
Глава тридцать седьмая
Когда на следующий день они поехали в Морнингсайд, на дорогах оказалось еще больше машин, чем накануне. Но лишь их автомобиль, похоже, ехал на север, все остальные направлялись в противоположном направлении, в сторону Куала-Лумпура и Сингапура. Люди поворачивали головы, чтобы посмотреть на них, несколько раз им посигналили, заботливо пытаясь убедиться, что они знают, куда едут.
Несколько раз они проезжали мимо армейских грузовиков, часто занимающих обе полосы, сигналящих, чтобы очистили дорогу. Много раз приходилось плестись по заросшей травой обочине на скорости в пятнадцать-двадцать миль в час.
День клонился к вечеру, когда они добрались до Сангеи-Паттани. Прошел всего один день, с тех пор как они здесь проезжали, но город казался совершенно другим. Утром он был пуст и похож на призрак, большинство обитателей разбежались в сельскую местность, магазины были закрыты и заколочены.
Теперь Сангеи-Паттани больше не пустовал: везде были солдаты - австралийцы, канадцы, индийцы и британцы. Но это были не те стройные ряды подразделений, к которым они привыкли, теперь это были вялые, усталые люди, сбившиеся в небольшие неровные группы. Некоторые бродили по улицам, положив оружие на плечо, как удочку, некоторые отдыхали в тени аркады у магазинов, что-то ели из консервных банок и пакетов, доставая еду пальцами. Их форма была заляпана следами пота и грязью, лица покрыты пылью. В городском парке и вокруг него, где обычно играли дети, спали группы истощенных солдат, прижимая к себе оружие.
Они начали замечать признаки мародерства: разбитые окна, открытые настежь ворота, магазины с развороченными ставнями. Мародеры то и дело выходили из проломов - солдаты и местные собирались вместе, чтобы пограбить магазины. Нигде в поле зрения не было заметно полиции. Очевидно, гражданская администрация покинула город.
– Быстрее, Илонго, - Дину постучал в окно грузовика.
– Давай побыстрее проедем.
Они добрались до дороги, которую перегородила группа солдат. Один из них махал грузовику с оружием в руке, пытаясь его остановить. Дину заметил, что солдат еле стоит на ногах, и крикнул Илонго:
– Не останавливайся, они пьяны.
Илонго резко вильнул в сторону, на встречную полосу. Дину оглянулся и увидел, как солдаты смотрят им вслед, огрызаясь:
– Чертовы обезьяны.
Илонго свернул в переулок, потом прибавил скорости на боковой улице и выехал из города. Через несколько минут он заметил стоящего у обочины знакомого, остановился и спросил его, что происходит.
Этот человек работал подрядчиком на каучуковой плантации неподалеку от Морнингсайда. Он сказал, что им повезло сохранить грузовик: на его плантации все транспортные средства конфисковали. Утром явился английский офицер с отделением солдат и забрал их грузовик.