Стеклянный Дворец
Шрифт:
– Откуда вы узнали, что я здесь?
– Наш кучер - родственник вашего.
– Вам сказал Канходжи?
Канходжи был престарелым кучером, который возил Уму в город.
– Да.
– Интересно, как он узнал про мое тайное дерево.
– Он сказал, что слышал о нем от пастухов, которые приводят сюда коз поутру. Они из его деревни.
– Правда?
– Ума замолчала. Так странно было думать, что пастухи знали о ее присутствии, как и она об их.
– Что ж, вид чудесен, не правда ли?
Долли небрежно оглядела долину.
– Пока я росла, я так к нему привыкла, что больше об этом не думаю.
– Я нахожу его потрясающим. Я прихожу сюда почти каждый днь.
– Каждый день?
– Ненадолго.
– Могу
– Вам, должно быть, одиноко в Ратнагири.
– Одиноко?
– Ума была сбита с толку. Ей не приходило в голову использовать это слово применительно к себе. Ей всегда было чем заняться и с кем встретиться, администратор об этом позаботился. Каждый понедельник его контора присылала список событий для нее на текущую неделю - церемонии в муниципалитете, спортивный праздник в школе, вручение наград в профессиональном колледже. Обычно у Умы была только одна встреча в день, не слишком много, чтобы она чувствовала себя чрезмерно занятой, но и не слишком мало, чтобы дни тянулись слишком долго. Она тщательно просматривала список, когда он прибывал в начале недели, а потом клала его на ночной столик, придавив чем-нибудь, чтобы его не сдуло. Она боялась пропустить назначенную встречу, хотя это было маловероятно. Контора администратора старательно присылала напоминания, в Резиденцию приходил пеон примерно за час до каждого события и велел Канходжи привезти гаари. Ума слышала, что лошади стоят у крыльца, они фыркали и взбивали гравий копытами, а Канходжи цокал языком: "цок-цок-цок".
Самой приятной частью этих встреч была поездка в город и обратно. В коляске было окошко, выходящее на козлы кучера. Каждые несколько минут Канходжи просовывал свое маленькое морщинистое лицо в окошко и рассказывал ей о местах, которые они проезжали - администрацию, тюрьму, колледж, базар. Временами у нее возникало искушение выйти из экипажа, чтобы пройтись по базару и поторговаться с продавцами рыбы. Но она знала, что это вызовет скандал, администратор придет домой и скажет:
– Тебе следовало поставить меня в известность, я бы всё организовал.
Но организованная поездка разрушила бы удовольствие: собралась бы половина города, каждый пытался бы пролезть вперед, чтобы угодить администратору. Лавочники вручали бы ей всё, что приглянулось, а когда она приедет домой, лакеи и хансама [19] надуются, словно она их оскорбила.
– А вы, Долли?
– спросила Ума.
– Вам здесь одиноко?
– Мне? Я прожила здесь почти двадцать лет, теперь это мой дом.
– Правда?
– Уме показалось совершенно невероятным, что женщина такой красоты и самообладания провела большую часть жизни в этом маленьком провинциальном городке районного масштаба.
19
Хансама - в Индии повар, который также может служить и дворецким.
– Вы помните что-нибудь о Бирме?
– Я помню дворец в Мандалае. Особенно стены.
– Почему стены?
– Многие были покрыты зеркалами. Там был большой зал под названием Стеклянный дворец. Там всё было из золота и хрусталя. Лежа на полу, можно было увидеть себя повсюду.
– А Рангун? Вы помните Рангун?
– Наш пароход стоял там на якоре пару ночей, но нам не позволили выйти в город.
– У меня дядя в Рангуне. Работает в банке. Если бы я к нему съездила, то смогла бы рассказать вам о городе.
Долли посмотрела Уме в лицо.
– Вы считаете, что я хочу узнать про Бирму?
– А разве нет?
– Нет. Вовсе нет.
– Но вы так долго были вдалеке от нее.
Долли засмеялась.
– Мне кажется, что вам меня немного жаль. Так?
– Нет, - смутилась Ума.
– Нет.
– Нет нужды меня жалеть. Я привыкла жить в местах с высокими стенами. Мандалай не сильно отличался. Ничего другого я и не ожидала.
– Вы когда-нибудь думаете о возвращении?
– Никогда, - решительно ответила Долли.
– Если я сейчас вернусь в Бирму, то буду там иностранкой, меня станут называть калаа, как всех индийцев - чужаков из-за моря, вторгнувшихся без приглашения. Наверное, для меня это было бы тяжело. Я никогда не могла избавиться от мысли, что однажды снова придется уезжать, как пришлось раньше. Вы бы поняли это, если бы знали, каково это было, уезжать.
– Настолько ужасно?
– Я не очень много помню и полагаю, что это к счастью. Иногда передо мной всплывают какие-то обрывки. Как надписи на стене - неважно, сколько раз ее закрасят, некоторые буквы всё равно проступают, но не достаточно для того, чтобы прочитать целое.
– Что вы помните?
– Пыль, свет факелов, солдат, толпы людей, чьи лица невидимы в темноте...
– Долли поежилась.
– Я пытаюсь не слишком часто об этом думать.
После этого, за очень короткое время, Долли и Ума стали близкими подругами. По меньшей мере раз в неделю, а иногда два или даже больше, Долли приходила в Резиденцию, и они проводили весь день вместе. Обычно они оставались в доме, разговаривая или читая, но время от времени Долли приходила в голову идея куда-нибудь выбраться. Канходжи отвозил их вниз, к морю, или за город. Когда администратор уезжал по делам, они исследовали окрестности, Долли оставалась на ночь, чтобы составить Уме компанию. В Резиденции было несколько гостевых комнат, и Ума выделила одну из них персонально для Долли. Они сидели и разговаривали до позднего вечера. Часто они просыпались, свернувшись калачиком на одной постели, заснув в середине разговора.
Однажды ночью, собравшись с духом, Ума заметила:
– О королеве Супаялат говорят разные ужасные вещи.
– Какие?
– Что она убила множество людей... в Мандалае.
Долли не ответила, но Ума настаивала.
– Неужели тебе не страшно жить в одном доме с таким человеком?
– спросила она.
Долли мгновение молчала, и Ума начала уже беспокоиться, что обидела ее. Потом Долли заговорила.
– Знаешь, Ума, - сказала она совсем тихо.
– Каждый раз, когда я прихожу к тебе, то обращаю внимание на картину, висящую на парадной двери...
– Портрет королевы Виктории?
– Да.
Ума была озадачена.
– И что с ней такое?
– Ты никогда не задумываешься, скольких людей убили во имя королевы Виктории? Наверное, миллионы, как ты считаешь? Мне было бы страшно жить рядом с одним из таких портретов.
На следующий день Ума сняла картину и отправила ее в здание администрации, чтобы повесить в кабинете мужа.
Уме исполнилось двадцать шесть, и она была замужем пять лет. Долли была на несколько лет старше. Ума начала беспокоиться. Что ждет Долли в будущем? Неужели она никогда не выйдет замуж и не заведет детей? А что будет с принцессами? Первой принцессе исполнилось двадцать три, а самой младшей восемнадцать. Неужели этих девушек не ждет впереди ничего кроме заточения?
– Почему никто не занимается обустройством замужества девушек?
– спросила она администратора.
– Дело не в том, что никто не пытался, - отозвался тот.
– Дело в том, что этого не позволяет королева.
В своей конторе администратор нашел толстую папку корреспонденции, повествующей о попытках его предшественников заняться будущим принцесс. Девушки находились в самом расцвете женской привлекательности. Случись в Отрэм-хауса скандал или несчастье, за это бы отвечал администратор, секретариат в Бомбее не оставил никаких сомнений на этот счет. В качестве меры предосторожности предыдущие администраторы попытались найти принцессам подходящих женихов. Один даже написал коллегам в Рангуне, чтобы навести справки о подходящих бирманских холостяках, но лишь убедился в том, что таковых насчитывается всего шестнадцать во всей стране.