Стеклянный страж
Шрифт:
– А я и знать ничего не хочу! И прощать не хочу! – неосторожно брякнула Даф.
– Не хочешь прощать?! Поздравляю! Тогда ты не страж света, а продавщица фарфюмерного магафина!!! – отрезала Шмыгалка и даже голову набок склонила, заинтересованная, насколько вкусным вышло у нее это выражение.
Дафна отпустила Депресняка. Кот недовольно встряхнулся. Дафне показалось, что кот тоже хочет, чтобы она простила Мефодия. Ну или, во всяком случае, выслушала.
– Вас не поймешь! – пробормотала она полусердито. – То вы хотите, чтобы я вернулась, то чтобы осталась…
– Не пори горяфку! Я хочу не твоих беспорядочных
– Не могу!
– Почему?
– Я разбила телефон! – смущенно призналась Даф.
Эльза Керкинитида заинтересованно вскинула подбородок. Ее высокая прическа дернулась как поплавок.
– Именно фасбила? Не выключила?
– Разбила…
– Ну-ну! А симку, конечно, взяла?
Оказалось, что Дафна взяла не только симку, но даже аккумулятор и отскочившую панель. Последняя деталь Шмыгалку особенно порадовала.
– Фот за что я нас люблю! Когда муфина выходит из себя, то хофя бы психует фестно! Девушка же, расколотив телефон, никогда не запудет забрать симку, положить в сумку расчесочку и пофмотреть на себя ф зеркало, не красные ли глафки! А раз так, то кому нужен этот нефястный фырк?.. Дафай фюда свои запчасти!
Проявив техническую смекалку, которой Дафна от нее никак не ожидала, Шмыгалка все приладила, и мобильник, к крайнему удивлению Даф, согласился включиться.
– Фот! Теферь сиди и фди, пока он тебе позвонит! И помни – ты ф окопе, а ф окопе не распуфкают флюни!!! Не будь я Эльза Керкинитида Флора Цахес! Не отдафай Буслаева мраку, особенно теперь, когда они готовятся кофонофать Прасковью! Даже лофадей на фереправе не меняют, не то фто франителей!
– Ужасно устала от фокусов! Пообщаешься с такими вот и понимаешь, почему златокрылым выдают нектар за вредность! – сказала Дафна, глядя на зубасто-радостную фотографию Мефа на заставке телефона.
Во многом из-за этой заставки она и шарахнула аппарат об асфальт.
Шмыгалка с шумом выдохнула через нос:
– Знаешь, филочка моя, с тофой не соскучишься! У мефя феть тоже фыла учительница по музомагии! И она постоянно тфердила мне одну фещь: «Эльфа! Ты стоишь в огромном зале, в полной темноте. Тебе надо пройти сто шагов, чтобы щелкнуть выключателем и зажечь свет. Но мрак тебя отвлекает! Он заставляет тебя то зевать и чесаться от лени, то вертеть головой, то падать на пол, то нетерпеливо подпрыгивать, то психовать, то флакать от жалости к сефе, то кидаться бежать в противофоложную сторону и, врезавшись в стену, разбивать нос. Тебе кажется, что ты сделала чудовищно много, больше всех, что ты выбилась из фил. Но ста шагов-то ты не прошла! Даже фять шагов не фрошла!»
Последние слова Эльза Керкинитида Флора Цахес договаривала уже на ходу. Ее длинная прическа-поплавок клевала то в одном углу комнаты, то в другом. Сунув флейту под мышку, она захватила с собой банку с огурцами и, ободряюще кивнув, исчезла.
Первый раз Меф позвонил в час двенадцать ночи. Во второй раз – в час четырнадцать. В третий – в час двадцать один. С часа двадцати двух до без десяти пять он трезвонил непрерывно. Дафна, отключившая звонок, насчитала сто сорок два неотвеченных. Это был хороший показатель, свидетельствующий о том, что Мефодий – действительно очень упорное существо. Честно говоря, Дафна была абсолютно уверена, что где-то на двадцатом-тридцатом звонке он сломается и займется любимым человеческим времяпрепровождением – саможалением. Саможаление же, как известно, игра с такими увлекательными правилами, когда виноватыми оказываются все, а правым и несчастным только один.
«Ничего! – решила Даф, наблюдая, как онемевший телефон, вибрируя на мягкой подушке, высвечивает сто сорок третий неотвеченный. – Ему полезно! Когда у человека торчит нож в спине – он часто не видит его и даже и не чешется. Зато когда в пальце заноза – сразу в панику и бегом в больницу. Никогда не знаешь, что заставит человека встрепенуться».
В шесть утра Дафна открыла окно, чтобы за крыло выкинуть наружу Депресняка, который как-то слишком любознательно обнюхивал землю в цветочных горшках. За окном – шагах в пяти – между недавно посаженными деревьями она увидела мужскую спину. Спина переминалась с одной ходилки на другую, мерзла и кому-то трезвонила. Вид у мужской спины был крайне запущенный. Похоже, всю ночь она топталась на газоне, под самым общежитием, где на нее с верхних этажей сыпались вытряхнутые пепельницы.
Дафна подождала, пока спина сунет телефон в карман, и негромко произнесла:
– Слушаю вас с сугубым вниманием!
Меф вздрогнул, повернулся и подошел к окну.
– Я был последней сволочью… – начал он.
Ощущалось, что он зубрил эту фразу, пока топтался на газоне. Но вот считал ли он так в действительности? В таких случаях Дафна всегда предпочитала столкнуть лыжника с накатанной лыжни.
– Ты, как всегда, нескромен! – сказала она. – У тебя в голове что, все сволочи по порядку расставлены? По атомному весу? Почему если сволочью, то обязательно последней?
– Ну пусть передпоследней… – поправился Меф.
– Опять не то… Хоть ты и уступил пальму первенства, но под нажимом. Давай вообще уберем определение. Просто: «Я был сволочью!» Или лучше так: «Я был ослом, хотя мне и сложно сказать, каким именно по счету!»
– Слушай! Почему сразу ослом? Че ты на меня наехала? – возмутился Меф.
– Оп! – обрадовалась Даф. – Вот оно! Человек якобы ощущает себя последней сволочью, хуже всех людей, грязнее грязи, а как его пальцем ткнешь: «Че ты на меня наехала?» Нестыковочка! Ладно, не злись! Просто если говоришь какие-то слова, то сам себе верь хотя бы.
Меф засопел. Он всегда злился очень смешно и искренно, как маленький мальчик. Дафна это в нем любила.
– И что? Мне уходить? – спросил он хмуро.
– Да нет, – сказала Даф. – Почему обязательно уходить? Чаю можешь попить. Даже с заваркой.
Забраться в окно Мефу помешала решетка. Он дернул ее: сидит крепко. Рубить ее мечом Даф запретила. Тогда Буслаев принялся вспоминать забытые уроки. С первой попытки решетка стала свинцовой, со второй – покрылась многолетней ржавчиной, ее обвили плющ, шиповник и дикий виноград; с третьей – Меф превратил ее в чистое золото. Депресняк, точно издеваясь, прошел сквозь решетку несколько раз – туда и сюда. Ему-то она не мешала, разве только крылом задел однажды.