Стелла
Шрифт:
Пощечина подействовала. Я сел на диван и обхватил голову руками, ощущая самые разные эмоции – стыд, что впал в панику, клаустрофобию, оказавшись запертым в доме, чувство беспомощности…
Между тем, Юра совсем не паниковал, в отличие от меня, он вел себя уверенно. И он же сам сказал – это здесь не впервой. Так, ладно, надо успокоиться…
– Давай с самого начала, ты зачем приехал сюда? – Юра уже сидел напротив меня на стуле, который он подтащил к дивану. Это начинало походить на допрос, но голос и интонация произнесённых слов были нейтральными. Практически успокаивающими. – Я три года пытался связаться с центром, отсылал отчёты. И всем было плевать. Я писал, что здесь опасно, что нужен ОМОН и Росгвардия, писал, что может потребоваться помощь военных, так как город большой…
Я попробовал вспомнить его отчёт по памяти. Пропавшие люди… Нужен человек… Патрулирование местности…
Черт… Да я не помнил почти ничего из этих отчётов. Но одно знал точно – ни слова о металлических пластинах, что блокируют двери, ни слова о городских сумасшедших, которых я встретил по пути… Поэтому я задал встречный вопрос:
– Так, тогда расскажи, что было в отчетах, которые ты присылал нам. Потому что многого из того, что я вижу сейчас, там не было. Это во-первых. Во-вторых – у вас есть хоть одно здание МВД и вообще – где все?
– Долгая история… – Юра засунул руку в карман и достал пачку сигарет. Закурил. – Я вам писал обо всём, что тут происходит и всем было насрать… И тут явился ты. Один. Тебя сюда прислали для отписки, чтобы ты мог потом в отчёте написать, что всё норм, опровергнуть то, что ты сам видел и что я тебе скажу. А скажу-то я тебе следующее – с городом что-то не так. Уже давно. Я как переехал сюда – сразу почувствовал тревожные звоночки, как предчувствие. Здесь происходили перемены практически каждый день. Это трудно описать… Но вот к примеру, вчера ты с человеком подружился, вам есть, о чем поговорить, ты можешь даже пропустить с ним пару рюмок, а сегодня – он даже с тобой не здоровается, проходит мимо, будто не знает тебя. Поначалу я подумал, что тут менталитет такой. Я знал, что ранее это был закрытый военный городок, но в 70-80-х тут начало набирать обороты производство мебели и различных изделий из дерева. Город разрастался, военная часть, что была рядом, была давно расформирована и город получил официальный статус. Здесь появилась администрация, не военная, уже гражданская, появилась полиция вместо военных… До конца 90-х как ни странно, город процветал. Но судя по газетам и заметкам – всё рухнуло в один миг. Поначалу город даже не нуждался в дотациях из Москвы, потом жил только за счёт этих дотаций, а к нулевым лишился и их, став чем-то вроде вынужденной автономии. Или проще говоря – нахер не нужен никому больше этот город. Последствия… Сам понимаешь, последствия были налицо. Резко возросла бедность и преступность, здесь очень быстро стало небезопасно находиться даже днём. Несмотря даже на то, что формально есть администрация, полиция. Но в том то и дело, что только формально, на бумагах. По факту всё давно мертво. Как и сам этот город…
Юра сделал паузу, чтобы затянуться. На секунду тлеющий огонь осветил закрытые «жалюзи» окна и кучу разного мусора в углу, затем комната снова погрузилась во тьму, нарушаемую тонкой линией света у двери в прихожую. Воспользовавшись этой паузой, я сказал:
– С этим понятно более-менее. Но вот эта хрень на окнах, на дверях… Это имеет вообще какое-то отношение к тому, о чем ты сейчас говоришь? И вообще, я тут разговаривал с бабкой на первом этаже, она не упоминала, что здесь могут запросто изолировать тех, кто тут живёт в своих квартирах.
– На первом этаже говоришь…? – задумчиво переспросил Юра, затянувшись снова. – Ты ничего не перепутал? Точно первый этаж?
– Да.
– На первом жила бабушка Нина, единственная в годах, остальные на этаже – молодые семьи. Только вот она умерла два года назад. И родственников у нее не было.
По спине пробежал очень неприятный холодок. Но я лишь нервно рассмеялся:
– Ты прикалываешься сейчас, да? Я разговаривал с ней, как сейчас с тобой, она даже пожаловалась на тебя, кстати. Мертвые обычно не жалуются на других людей.
Юра ничего не ответил, лишь затушил сигарету и пошел в прихожую. Я последовал за ним.
– Надо решать, выходить из квартиры или нет, – сказал он, оглядывая заклинивший механизм на двери. – В прошлый раз я выходил, но из дома выбраться не смог. В подъезде дверь входная также перекрыта, но не пробовал через подвал. Там окна есть, некоторые без решеток, но вряд ли и там не стоит «защиты». Еще через крышу можем попробовать.
– Можем. Только я всё равно ничего не понимаю. Зачем это всё нужно, почему эти штуки установили по всему городу…? Для чего это?
– Я не знаю. Говорю же, я не смог отсюда выбраться, когда была блокировка, а когда её сняли – то всё было как раньше. Словно ничего и не произошло, все жили своей жизнью.
– Кто все-то? Я пока шёл, встретил двух сумасшедших и всё! Улицы пусты, всё как будто заброшенно, нет никого вообще…
Юра снова промолчал. Подошёл к заклинившей перегородке, нагнулся и перелез через проём. Когда он оказался на лестничной площадке, я снова его услышал:
– Я же говорил тебе только что: тут происходит что-то очень странное. Я видел и не такое. Расскажешь кому – подумают, что кукухой поехал. Но это не галлюцинации были. Давай, пролезай, пошли вниз.
Мы спустились на первый этаж. Я подошел к двери, которую мне открыла бабушка и с которой я говорил. В прошлый раз я не обратил внимания на одну вещь – в двери отсутствовал внутренний замок и на месте личины зияла большая дыра. Дверь была не заперта.
– Зайдешь? – спросил у меня Юра, спустившийся по лестнице следом за мной. – Её квартиру развандалили правда давно…
– Зайду, – выдохнул я и толкнул дверь. В нос ударил запах прелости и гниения, но я всё же зашел внутрь. Всё в прихожей было вверх дном – словно что-то искали, да и понятно, что – сбережения, украшения… Было очень темно, в прихожей я ориентировался лишь по лучу света из подъезда. Дальше – только тьма.
– Здесь «перегородка» не сработала, – заметил я, продвигаясь дальше.
– Потому что отсюда некому выходить. По квартирам скорее всего стоят датчики движения, они перестают срабатывать, если никого в квартире всё это время нет, кроме мышей и крыс. Я если что, лишь предполагаю. На момент прошлой «блокировки» я тут особо не прогуливался.
Я прошел в комнату. Удивительно, но она не выглядела разграбленной. Даже сквозь стальные жалюзи пробивались большие лучи света, которые прорезали комнату от начала до конца. Можно было разглядеть огромный сервант, который был прямо передо мной, в паре метров. Комната была очень небольшой и всё было скомпоновано максимально близко друг к другу. Левее шкафа стояла односпальная, советская кровать «полторашка», рядом с ней – резная тумбочка, с заплесневевшим стаканом и фото в рамке рядом. На фото, видимо, и была та бабушка, с которой я разговаривал, но там она была молодой и красивой, обнимающей мужчину в полосатом костюме, который держал бокал вина (или шампанского, разобрать трудно) и улыбался в объектив. Свадьба. Наверное, это были лучшие мгновения её жизни, и она очень любила этого человека. В углу же под потолком висела другая фотография. Тот же мужчина, но уже изрядно постаревший, в волосах пробивается седина. Он так же улыбается, но правый угол фото перекрывает черная лента. Чуть далее и ниже – аптечка на стене, распятие над косяком двери с внутренней стороны комнаты, стол со скатертью, абсолютно пустой, стул… и практически нет пыли. Вопреки пониманию, пыль появляется от деятельности человека или любого живого существа. Когда ничто живое не нарушает покой четырёх стен – не будет и пыли…
Атмосфера здесь была очень гнетущей. Вся эта полутьма в комнате, через которую пробивается чистота, словно тут недавно прибрались и полный разгром в коридоре… Непонятно, почему сюда-то не зашли.
– Здесь реально не на что смотреть, – отозвался вдруг Юра и меня аж передернуло от неожиданности. – Умерла она давно, родственников у нее не было, квартира долго опечатана была. Потом вандалить начали потихоньку, как узнали. Ну, в общем, сам понимаешь.
– Понимаю…? – тихо повторил я и понял, что начинаю закипать – Понимаю…? Да, я понимаю, что она умерла. Понимаю, что умерла давно. И в итоге – нихуя не понимаю! Я разговаривал с ней, она мне пожаловалась на тебя, да и вообще весь этот пиздец, что вокруг происходит… Понимаю ли я всё это…? Нет!