Стэн. Гвардеец Его величества

Извольский Сергей

– Ты умрешь прямо сейчас, - столкнулся я с пытливым взглядом черных глаз.

– Тогда всего через несколько часов умрешь ты, когда сюда придут за мной, - снова улыбнулся я.

Тут Гасептул хрипло рассмеялся. Рассмеялись и его спутники - многоголосым хриплым, каркающим смехом, отражающимся от вырубленных в толще горы стен.

– У вас есть много дьявольских приспособлений, - фыркнул себе в бороду Гасептул, - но это могущество затмило тебе ум, джегга! Я знаю установленные вами же глупые законы - ты не имеешь право заходить на территорию наших святынь, так что за твою

смерть никто не будет требовать ответа.

– Не стоит недооценивать ум других, Каргат, - покачал я головой: - Да, по закону я не имею права заходить на территорию ваших святынь, но я ведь не сам сюда пришел. Меня привели твою люди под угрозой оружия, - не дав Гасептулу и слова вставить, я слегка развернулся и указал на двух своих сопровождающих.
– Если я не выйду отсюда до того момента, как земля отпустит и снова примет в себя священный круг, сюда придут мои братья и спросят почему я еще не вернулся.

– Тогда умрут и они, - каркнул Гасептул, и в его голосе слышалась уверенность.

– Сперва сюда придет не очень много моих братьев, да. И ты убьешь их всех, - произнеся это, я заметил тень, мелькнувшую на лице военного вождя группировки - видимо, ему польстило мое предположение.
– Но когда ты убьешь и их, придут мои братья с неба. И тогда от твоей горы останется только пламя.

Задумался вроде. Дураком он далеко не был, или бы не являлся вот уже больше десятка лет лидером группировки джаргов.

– Я не боюсь смерти, Каргат, - повысив голос, еще раз повторил я сказанное ранее.
– Но я готов умереть прямо сейчас. А боишься ли смерти ты?

Если бы почтенному Гасептулу не было бы искренне интересно зачем я пришел сказать ему пару слов перед смертью, то быть бы мне уже сейчас трупом за такое оскорбление - таков был примерный смысл эмоционального ответа. Не выдержал полевой командир, вспылил чуть-чуть.

– Я не хотел тебя оскорбить, - с церемониальной медлительностью склонил я голову и также медленно отстегнул от браслета личного терминала небольшую пластинку.

– Посмотри, Каргат, - присев, я положил носитель на пол и включил воспроизведение. Масштаб голо-изображения был настроен заранее, и когда пространство передо мной заполнило объемная картина камеры записи шата, показывающее начало резни в деревни неподалеку от дамбы, многие в зале отшатнулись.

– Ты не боишься смерти, Каргат. Я знаю. Но боится твой народ. Посмотри на это.

Пока на экране разворачивалось действо, в зале царила тишина. Все присутствующие здесь не были членами пионерского кружка, и каждый из них наверняка участвовал в подобных развлечениях неоднократно, но в зале царило напряжение. Я его всей кожей чувствовал - еще бы, сейчас на экране умирали жители провинции Тора-Бора, откуда был родом сам Гасептул, а резню учиняли члены враждебной ему группировки.

Когда один из нападавших начал святотатственно махать гениталиями, периодически направляя их в сторону следящего за ни объектива камеры, по залу прокатился сдерживаемые рокот ярости.

Потом было еще немного разного видео, которое я нашел в сети и монтировал в небольшой ролик. Многочисленные тела на грязных окраинах селений - молодежь, подсевшая

на наркотики, проститутки из местных в крупных городах планеты, кадры расправы над приспособленцами, и прочие прелести.

– Я хотел бы говорить с тобой наедине, Каргат, - произнес я, когда воспроизведение закончилось.

Несколько мгновений царило молчание, а после, повинуясь легкому кивку, присутствующие очень быстро потянулись из зала.

– Это не мой народ страдает и умирает. Это твой народ. Что значит моя смерть? Ничего. Что значит смерть твоего народа?
– я воздел глаза к невидимому за скальным потолком небо.
– Ничего.

Помолчав немного, я продолжил:

– Нити судьбы ведут нас с тобой к тому, чтобы умереть в самое ближайшее время. Только я могу умереть сколь угодно раз, возвратившись к жизни, а у тебя смерть будет всего одна. И я пришел предложить тебе возможность умереть в славе и стать первым Каргатом за долгое время. Но я принес не только славу для тебя, я принес свободу для твоего народа. Свободу по праву сильного, а не свободу животного на цепи.

Надо сказать, что угроза смерти здесь и сейчас значительно подстегивает красноречие, поэтому я был убедителен. Но после этой высокопарной тирады немного сбавил градус пафоса, и с Гасептулом мы проговорили больше семи часов. За это время наше уединение нарушали всего пару раз, когда приносили по чашке горячего бодрящего напитка.

Когда я направлялся на выход, Гасептул сопровождал меня лично. Лицо его застыло в жесткой гримасе задумчивости, причем в таком ожесточенном выражении, что все встреченные нами джарги отшатывались. Оказавшись на улице, я глубоко вздохнул, наслаждаясь чистым, не спертым воздухом, пусть он и был раскален дневным солнцем настолько, что едва ли не обжигал дыхательные пути.

– Готовься, Каргат, я дам тебе знать, - на прощанье произнес я, уже собираясь двинуться прочь.

– Постой, - вдруг остановил меня Гасептул.

«Черт, ну хватит уже на сегодня умных разговоров, а?» - мелькнула предательская мысль, но я тут же ее отогнал - этот волчара еще тот, почувствует малейшую фальшь в поведении.

– Как мне называть тебя?

Ну да, я же до сих пор не представился.

– Зови меня Ангелом Смерти, - позволил я себе форсануть напоследок.

Гасептул, впрочем, просто кивнул. Ну да, это если просто так развлекаться высокопарным слогом дураком со стороны будешь выглядеть, но ему-то я смерть всамделишную принес. Тут уже совсем другое отношение.

Развернувшись, я пошагал прочь от скалы. Взмок почти сразу же, даже ста метров не отойдя - жарко, как в финской сауне. Сухой, неприятный жар, а мне ведь еще идти и идти - с тоской подумал я. Дойти мне предстояло до самой границы необнаружения для шатов, которые наверняка висят уже поблизости от нее в ожидании меня.

Целый час, как минимум, ходьбы по раскаленной сковородке.

Еще минут через десять нервное напряжение последних часов начало отступать, и я вспомнил, что со вчерашнего вечера еще ничего не ел. Черт, неужели я не мог об этом попозже вспомнить?
– мелькнула тоскливая мысль, когда в живот даже резануло от голода.