Стена глаз. Земля - пустыня. Флаг в тумане

Мацумото Сэйте

Если признать показания Янагида в их нынешнем виде, а он упорно на них настаивает, то отсюда следует, что убийство совершил кто-то другой.

Однако в полиции считают, что Янагида, бесспорно, является преступником, об этом свидетельствуют неопровержимые вещественные доказательства: отпечатки пальцев, оставленные на шкафу, пятна крови и следы золы, обнаруженные на штанах Янагида, причем анализ показал, что группа крови на штанах соответствует группе крови жертвы, а зола идентична той, что высыпалась из жаровни в ее доме. Следствие сделало вывод, что Янагида просто был вынужден частично сознаться, а его полное признание — исключительно вопрос времени.

Вот что заявил начальник уголовного розыска Уэда:

«Янагида неохотно,

но все-таки сознался в своих преступных побуждениях и частично — в своих преступных действиях. Он всячески старается отвести от себя обвинение в убийстве, но его заявление о том, что, когда он пришел к Кику Ватанабэ домой, она уже была мертва, — не более чем увертка. Мы ожидаем, что в ближайшее время он полностью признает свою вину».

Абэ пролистал еще несколько страниц и снова наткнулся на заголовок:

«Янагида полностью сознался.

Он избил старуху до смерти дубовой палкой»

«…Macao Янагида, подозреваемый в убийстве старухи-процентщицы, но упорно отрицавший свою причастность к этому, несмотря на признание в краже долговой расписки, вечером тридцатого числа, во время очередного допроса, наконец сдался и объявил, что он убил Кику-сан. Одиннадцать дней потребовалось для того, чтобы раскрыть дело об убийстве старухи-процентщицы, потрясшее весь район Китакюсю. Ниже помещено признание Macao Янагида».

Абэ впился глазами в текст этого признания. Блокнот и карандаш лежали рядом. За окном стало еще темнее.

«До сих пор я утверждал, что Кику Ватанабэ убил другой человек, но поскольку расследование, очевидно, выяснит все обстоятельства, я сегодня скажу все без утайки. По правде говоря, Кику Ватанабэ убил я. Вот как это было.

В сентябре прошлого года я потерял по дороге домой тридцать восемь тысяч иен, собранных на экскурсию с детей. Не зная, как возместить их, я занял у Кику Ватанабэ сорок тысяч, но не смог вернуть долг, а Кику настойчиво требовала с меня уплаты. Все это я уже заявлял.

Ватанабэ-сан была очень алчной женщиной, она требовала ежемесячно десять процентов от ссуды, а когда я сказал, что не смогу вернуть деньги в срок, стала ловить меня по дороге в школу, заходить ко мне домой и бранить., Учитывая то, что я — учитель, это было для меня позором. Я уже не мог как следует, спокойно вести занятия, стал нервничать. Во всем я обвинял Кику, возмущение мое росло, и, наконец, я решил убить ее.

Восемнадцатого марта около шести часов вечера я пришел к Кику и обрадовал ее тем, что пообещал прийти завтра часов в одиннадцать вечера, уплатить проценты и часть суммы долга. Девятнадцатого в одиннадцать часов я украдкой пришел к Кику. Она еще не легла. На жаровне кипел железный чайник, рядом стояли две чашки, чайник для заварки и чайница.

Увидев меня, Ватанабэ-сан воскликнула: „Хорошо, что пришел!“ и стала отползать на коленях с того места, где сидела, к жаровне, чтобы налить мне чаю. Я уже присмотрел палку, которую Кику использовала вместо засова, и решил, что она подходит для моих целей. Мгновенно схватив стоявшую у входа палку, я ударил Кику по голове. Кику грохнулась на пол, а затем вскочила и яростно бросилась на меня. Тогда я схватил палку правой рукой и ударил Кику по лбу и по щеке. Она издала вопль, снова упала и больше уже не двигалась. Я сломал замок на известном мне бюро в шкафу, вытащил стопку долговых обязательств, достал оттуда свою расписку на сорок тысяч иен и убежал через парадную дверь. Дубовую палку я выбросил в сточную канаву на пустыре возле храма и вернулся к себе домой. Никто не заметил, ни как я выходил из дома Кику, ни как вернулся домой. Когда Кику упала в первый раз, пол затрясся, отчего чайник на жаровне накренился, кипяток пролился на угли и просыпалась зола. Расписку на сорок тысяч иен я поджег спичкой и спалил на пустыре перед своим домом. Какие мучения причинил мне этот клочок бумаги! Тогда я почувствовал облегчение, но теперь я ощущаю угрызения совести по поводу смерти Кику-сан».

Судя

по показаниям Янагида, он надеялся, что, взяв свою расписку, заметет следы, но удача изменила ему, поскольку оказалось, что предусмотрительная старуха записывала имена своих должников в отдельный блокнот. Когда записи в нем стали сопоставлять с расписками, выяснилось, что отсутствует только долговое обязательство Янагида. Это и послужило поводом к обвинению.

Вот что сказал начальник уголовного розыска Уэда:

«Мы были уверены, что Янагида сознается, и вздохнули с облегчением, когда он наконец сделал признание. Это признание полностью совпадает с реальными обстоятельствами, установленными в ходе следствия. Кроме того, против него имеются неопровержимые улики».

Абэ сделал пометки и пролистал еще четырнадцать или пятнадцать страниц. Наконец внизу газетной полосы он обнаружил скупую заметку на две колонки.

Янагида заявил прокурору, что отказывается от своего признания: «Убийство совершил не я»

«Пятого апреля подозреваемый в убийстве старухи-процентщицы в городе К. Macao Янагида был допрошен в городской прокуратуре. Допрос по его делу вел прокурор Масуо Цуцуи. Однако Янагида, который уже сознался в преступлении, встретившись с прокурором Цуцуи, неожиданно отказался от своих показаний и заявил, что он действительно тайно проник в дом и украл свою долговую расписку на сорок тысяч иен, но Кику-сан не убивал. Она к моменту его прихода уже была убита. Таким образом, Янагида полностью вернулся к показаниям, которых держался до того, как сделал признание».

Начальник уголовного розыска Уэда сообщил:

«Мы предполагали, что Янагида на допросе у прокурора станет отрицать, что совершил убийство. В этом нет ничего удивительного, если учесть, какой у него характер. А именно, с самого начала он так или иначе пытался избежать обвинения в убийстве. И если на допросе в полиции он, припертый к стене логикой рассуждений, вынужден был сделать признание, то в прокуратуре Янагида снова попытался опровергнуть очевидное. Но мы, несмотря на то, что обвиняемый выступил в прокуратуре с опровержением, считаем его виновным».

А вот что сказала младшая сестра подозреваемого, Кирико Янагида:

«Я рада, что брат отказался от признания, которое он сделал в полиции. Думаю, что он сказал правду теперь. Я глубоко убеждена в невиновности брата».

Кэйити Абэ как бы вновь увидел девушку. Руки сложены на коленях, пальцы крепко сплетены. Напряженный взгляд, устремленный в одну точку.

Свет из окна, падавший на газетный лист, становился все слабее. Абэ дочитал последнюю статью и закрыл толстую подшивку.

«Янагида предъявлено обвинение в убийстве старухи, он отрицает вину»

«…Macao Янагида, подозреваемый в убийстве старухи-процентщицы в городе К., снова был допрошен прокурором Цуцуи. Двадцать восьмого апреля, ввиду неоспоримости улик, ему было предъявлено обвинение».

Это событие, вероятно, взбудоражило местное население. Накал страстей прорывался даже в тоне газетных публикаций. В некоторых из них говорилось: факт, что человек, подозреваемый в столь тяжком преступлении, — учитель начальной школы, свидетельствует о падении морали. Местные тузы и знаменитости сурово осуждали Янагида. Директор начальной школы, где он работал, подал в отставку.

Поблагодарив сотрудника газеты, Абэ вышел из редакции. На улице он обнаружил, что, хотя небо еще чуть светилось голубизной, наступило царство неона. Был час пик. Абэ смешался с толпой. Не хотелось сразу же садиться в такси или забираться в электричку.

Похоже, что в невиновность Macao Янагида верила только Кирико Янагида, думал Абэ, шагая по улице. Если исходить из газетных сообщений, его вина неоспорима. Правда, он опроверг свое же собственное признание в убийстве, но это выглядело не более как увертка. Вещественные доказательства неопровержимы.