Стена между нами
Шрифт:
— У меня есть лишь одно условие: мы оба должны быть честными друг с другом. Поэтому, если существует нечто важное в твоих видениях, что ты скрыла от сехеди, прошу, расскажи мне сейчас.
Не знаю, что именно замечает на моем лице Дорнан, но буквально чувствую, как между нами встает преграда. Не по его вине, нет. Он знает, что я скрываю от него слишком много, знает наверняка — и всё равно даёт мне шанс пойти навстречу.
Но для меня всё гораздо сложнее, чем для алти-ардере. Проклятье! Да ещё утром я готова была лгать и изворачиваться, лишь бы заставить всех поверить в то, что стану идеальной супругой!
Не несущего пламя, захватчика, чужака без имени и стремлений, а мужчину из плоти и крови, стоящего передо мной. Рискнувшего довериться мне.
И от этого становится гадко.
«То, что Дорнан оказался благороден, не отменяет всех преступлений его народа. Ты должна бороться за счастье тех, кто остался за Стеной», — беззвучно шепчет мне разум, но сердце сжимается от тоски. Глупое, наивное, человеческое сердце кричит, умоляя поддаться слабости, поделиться доставшейся мне ношей.
Делаю глубокий вдох. И говорю совсем не то, что он хочет услышать:
— Если всё уже решено, если всё известно с самого начала, то к чему эти обряды, проверки, испытания? Для кого устроен этот отбор?
Дорнан вздыхает немного разочарованно, я вижу, что моя скрытность оскорбительна для него, но, увы, ничего сделать не могу. «Так лучше, так правильнее. Малая боль убережет его от большей», — упрямо повторяю я до тех пор, пока сама не начинаю верить в эти слова.
— В первую очередь — для вас самих. Вам нужно время, чтобы привыкнуть к новой жизни, освоиться. Научиться не только смотреть, но и видеть. И поверить в собственные силы. Что способно расшевелить сознание больше, чем очевидные противоречия и маленькие, но такие желанные победы? Забавно, насколько в вас, людях, сильна эта черта: стремиться вперед, бороться с соперниками, рваться к вершине. Постигать жизнь через преодоление сложностей.
— Выходит, это фарс?
— Почему же? В этот раз всё крайне серьезно: народ должен получить достойную королеву, лучшую из возможных, а мои дети — мать, способную воспитать будущих властителей. Тебя выбрали боги, но это не значит, что остальные девушки не справятся с задачей. Возможно, конечно, на это уйдет больше времени, но природа и магия дарят нам очень многое. То же самое касается и тебя: в определенных пределах ты вольна выбирать сама, захочешь отказаться от меня и принять иного спутника, что ж… Я уже говорил: ни один ардере не возьмет женщину против её воли.
Вновь налетает ветер, солнце скрывается за облаками. Зябко передергиваю плечами, дую на замерзающие пальцы.
— Пойдем отсюда. Холодает, — Дорнан встает на ноги и подает мне руку. В его прикосновениях больше нет ничего волнующего и манящего: простая вежливость, не более. И это бьет неожиданно больно. Мне остается только кусать губы от досады, но винить некого: он не обязан доверять тому, кто раз за разом прячется за стеной собственных страхов и домыслов.
— Кстати, моей супруге придется учиться многому, в том числе находить общий язык с недругами. В мудрости Айонея не сомневается ни один ардере, надеюсь, что и ты однажды перестанешь видеть в нем врага. Не знаю, насколько быстрым будет путь вашего примирения, но искать его придется усердно и в основном тебе.
— Я буду почтительна с сехеди. И приложу все усилия, чтобы больше не вызвать его неудовольствия. Его сердце однажды смягчится, я надеюсь.
— Как и я, — Дорнан всё же дарит мне улыбку. Прохладную, но сейчас мне и такой довольно.
Мы неторопливо возвращаемся под своды дворца. Я замечаю в отдалении группу людей, они явно ждут Дорнана, но не решаются прервать ход нашей беседы. Интересно, сколько глаз следило за нашей с владыкой прогулкой, внезапными объятиями, прикосновениями на грани дозволенных? По-видимому, скоро мне придется выслушать еще одну порцию слухов о собственной распущенности. С губ срывается смешок, быть может, доля правды в этих сплетнях и будет: я ведь не запрещала ему делать все это и даже, кажется, наслаждалась непривычными ощущениями и собственным смятением.
— Ты совершенно очаровательно сердишься, — замечает Дорнан, — соблазнительно закусываешь губы, взгляд становится острым, дыхание тяжелеет. Должен сказать, что это… провоцирует.
— На что?
— На необдуманные глупости, — притворно вздыхает он, заставляя меня окончательно смутиться и опустить глаза к земле, и тут же как ни в чем не бывало замечает: — Завтра на ритуальной площади состоится ежегодная церемония передачи силы киссаэрам. Тебе будет полезно увидеть, как это происходит на самом деле.
— Вы тоже будете там?
— Разумеется. Но пообщаться с тобой не смогу, слишком много обязанностей. Так что?
— Приду обязательно. — Всё равно мне надо оказаться на этой площади, а так ни у кого не возникнет лишних вопросов. Пусть считают это праздным любопытством или, наоборот, попыткой чаще попадаться на глаза Дорнану. — Владыка, если позволите напомнить, вы обещали мне кое-что. Моя подруга, Мика. Я хочу поговорить с ней.
— Я не забыл. Уверен, ты успеешь найти её еще до вечера. Единственная улица на восток от рынка, третий дом слева. С зелеными воротам, его еще часто называют цветочным, не перепутаешь.
— Благодарю! — от нахлынувшей радости я готова броситься на шею владыке, но все-таки сдерживаюсь, лишь крепко сжимаю его локоть. Рука алти-ардере кажется каменной, он словно не замечает моей хватки, хотя кому-нибудь другому не удалось бы избежать синяков.
— Надеюсь, эта встреча принесёт вам обеим радость.
Он слегка кланяется, давай понять, что аудиенция окончена, и собирается уйти, но я в последний момент вспоминаю еще об одной просьбе.
— Владыка, простите мою настойчивость. Однако мне надо узнать о судьбе еще одного избранного. Его зовут Меаллан.
— Забавно, — что-то в его взгляде меняется, и не в лучшую сторону. — Позволь угадать: лучший друг, с которым тебя связывают нежные воспоминания юности?
— Я его практически не знаю, — отвечаю совершеннейшую правду. — Спрашиваю лишь потому, что хочу отдать долг благодарности.
Уточнять, что долг у меня вообще-то перед Брейди, я не спешу. Кажется, за эту краткую встречу мне и так пришлось дважды задеть самолюбие алти-ардере, вмешивать в игру кого-то еще, тем более не зная до конца его мотивов, в высшей мере неразумно.