Стенание
Шрифт:
Архиепископ сказал:
– Я упоминал о переговорах епископа Гардинера насчет нового договора со Священной Римской империей. А Пейджету удалось помириться с Францией. Однако лорд Лайл и граф Хартфорд тоже неплохо выполнили свою миссию. Оба сейчас за границей, но в следующем месяце вернутся с триумфом, и равновесие в Тайном совете сместится в сторону реформаторов. Это обстоятельство, вкупе с раздражением короля партией Гардинера, и поможет нам. Но зреет что-то еще, мастер Шардлейк. – Кранмер обернулся, и я ощутил всю силу его пронзительного взгляда. – Мы не знаем, в чем именно дело, но видим, как самые матерые консерваторы – герцог Норфолк, Гардинер и прочие вроде Пейджета – постоянно улыбаются и шепчутся по углам, хотя после своей неудачи должны были бы поджать хвосты, как побитые собаки. На следующий день после заседания Совета я слышал, как Пейджет потихоньку обсуждал с Норфолком какой-то визит из-за границы: оба разом замолкли, когда я приблизился. Ох, похоже, втайне зреет нечто ужасное. Они хотят разыграть новую карту.
– А я сама дала им второй шанс, – понуро проговорила королева. – Поставила под угрозу себя и всех тех, кто находится под моей защитой.
На этот раз ни дядя, ни архиепископ даже не попытались ободрить ее. Екатерина улыбнулась, но не нежной веселой улыбкой, которая всегда была готова появиться на ее лице, а печально и безнадежно.
– Вам пора узнать, Мэтью, что именно я натворила, – сказала она.
Глава 6
Мы все посмотрели на ее величество, и она тихо проговорила:
– Прошлой зимой мне казалось, что король склоняется в пользу реформ. Он провел через парламент билль, дающий ему власть над церковными пожертвованиями, – пал еще один бастион традиционного папистского обряда. В то лето я опубликовала свои «Молитвы, или Размышления» и чувствовала, что могу без опасений написать еще одну книгу, исповедь миру о своих верованиях, как сделала Маргарита Наваррская. И написала небольшое сочинение. Я знала, что это может показаться… спорным… и потому тайно хранила рукопись у себя в спальне. Исповедь – о своей жизни, о грехах, о спасении, о вере… – Екатерина внимательно посмотрела на меня, и теперь в ее глазах горел огонь убеждения. – Я назвала книгу «Стенание грешницы». И рассказала в ней, как в молодости погрязла в предрассудках, полных суеты этого мира, и как Бог говорил со мной, но я отвергала Его голос, пока наконец не приняла Его спасительное милосердие. – Ее тон стал страстным, и она посмотрела на лорда Парра и архиепископа, однако те потупились. А королева продолжала, уже спокойнее: – Это Бог дал мне понять, что моим предназначением было стать женой короля. – Екатерина опустила голову, и я задумался, уж не вспомнила ли она свою былую любовь к Томасу Сеймуру. – В «Стенании грешницы» я говорила самыми простыми словами о моей вере, о том, что спасение приходит через веру и чтение Библии, а не через бесполезные обряды.
Я зажмурился. Мне было известно о подобного рода сочинениях, где радикальные протестанты исповедовались в своих грехах и рассуждали о спасении души. Кое-кого из авторов таких книг арестовали по приказу властей. Было чрезвычайно глупо со стороны королевы написать такую вещь, даже тайно, в эти времена раскола и террора. Разумеется, Екатерина должна была знать это, но, похоже, эмоции пересилили ее политическое здравомыслие. А надежда, что чаша весов склонилась в пользу реформ, снова оказалась катастрофической ошибкой.
– Кто видел эту рукопись? – тихо спросил я.
– Только милорд архиепископ. Я закончила книгу в феврале, но потом, в марте, началась история с Гардинером. И поэтому я спрятала рукопись в свой личный сундук и никому о ней не говорила. – Королева вздохнула и с горечью добавила: – Видите, Мэтью, иногда я все же могу быть предусмотрительной.
Я видел, что ее разрывают противоречивые чувства: с одной стороны, желание распространить свои убеждения, а с другой – страх, проистекавший из четкого понимания политических опасностей.
– Книга оставалась запертой в моем сундуке вплоть до прошлого месяца, когда я решила спросить мнение архиепископа о ней. Он любезно пришел ко мне сюда и как-то вечером прочел рукопись в моем присутствии. – Екатерина с задумчивой улыбкой взглянула на Кранмера. – В последние три года мы постоянно говорили о вопросах веры. Мало кто знает, сколько всего мы с ним обсуждали.
Томас как будто испытал неловкость при этих словах, но быстро успокоился и невозмутимо проговорил:
– Это было девятого июня. Чуть больше месяца назад. И я посоветовал ее величеству ни в коем случае никому не показывать эту книгу. Там ничего не говорилось о мессе, только осуждались тупые римские обряды и отстаивался взгляд, что молитва и Библия – единственный путь к спасению, однако подобного рода заявления наши враги могут трактовать как лютеранские.
– И где теперь эта рукопись? – спросил я.
– В этом-то все и дело, – мрачным тоном проговорил лорд Парр. – Ее украли.
Королева посмотрела мне в глаза:
– И если она попадет в руки королю, это может меня погубить. И не только меня.
– Но если вы не отрицали того, что святая месса…
– С точки зрения короля, она все равно слишком радикальна, – возразила Екатерина. – Ну а уж то, что я писала все тайно от супруга… – Ее голос сорвался.
Кранмер спокойно продолжил:
– Да, его величество сочтет сие проявлением неверности. И это страшнее всего.
– Вот именно, – печально подтвердила королева. – Генрих почувствует себя… уязвленным.
У меня голова пошла кругом, и, чтобы сосредоточиться, я сцепил руки на животе, понимая, что все ждут моей реакции.
– Сколько существует экземпляров этой книги?
– Только один, написанный моей рукой, – ответила ее величество. – Я занималась сочинительством у себя в спальне, тайно, за запертой дверью, когда рядом никого не было.
– Каков ее объем?
– Пятьдесят страниц убористого почерка. Я запирала рукопись в крепкий сундук у себя в спальне. Ключ был только у меня, и я постоянно носила его на шее. Даже когда ложилась спать, не снимала.
Екатерина приложила руку к корсажу и вытащила маленький ключик. Как и жемчужина, он висел на тонкой цепочке.
– Я советовал ее величеству уничтожить книгу, – прямо сказал Кранмер. – Само ее существование представляло угрозу.
– Значит, дело было девятого июня? – уточнил я.
– Да, – ответила королева. – Я, конечно, не могла принимать архиепископа у себя в спальне, а потому вынесла рукопись в эту комнату. Это был единственный раз, когда она покинула мою спальню. Я попросила всех слуг и фрейлин выйти, чтобы наша беседа прошла с глазу на глаз.
– А вы говорили кому-нибудь об этой встрече?
– Нет, не говорила.
Все смотрели на меня. Раз уж я начал задавать вопросы, как дознаватель, то теперь уже деваться было некуда, следовало идти до конца. И я с ужасом подумал, что если вдруг что-то пойдет не так, то меня могут сжечь вместе со всеми этими людьми.