Степь 2
Шрифт:
Наглость заносчивого молокососа в один момент вывела гостей из состояния восхищения, а Уйбар в ответ рявкнул, не потерпев вызова, стараясь придать голосу наигранного зверства:
– Да я тебе опарыш за невоспитанность уши надеру. Ты как со старшими, сопляк, разговариваешь?
Пацан, не меняя выражения своей наглой физиономии, порыскал взглядом по подрезанной траве будто уронил что-то под ноги и быстро подобрав мелкий камешек, со всего замаха зашвырнул в голову огрызнувшемуся Уйбару. Не попал. Но воин от неожиданности и неадекватности действий мальца автоматически увёртываясь, не удержался стоя на неустойчивом седле, и потеряв равновесие скрылся за заточенным частоколом спрыгнув с коня на землю.
Выругавшись
– Отродье дэва, – сплюнул обиженный воин, но услыхав дружный гогот сотоварищей, обмяк улыбаясь с ними за компанию, а что ему ещё оставалось делать в данной ситуации.
Уйбар хоть и выглядел мужчиной взрослым и представительным, одна борода чего стоила, но в душе остался таким же сорванцом, «оторви да выбрось», прости его Троица. Хлебом не корми, дай подколоть и напакостить ближнему ради не всегда безобидной хохмы.
– Хозяева, – отсмеявшись воззвал Асаргад в надежде докричаться хоть до кого-нибудь, – так вы нас впустите в дом, как гостей аль нам придётся жечь эти узорно сложенные дрова?
– Я те пожгу, лиходей, – взвизгнул откуда-то сверху бабий голосок, и воины как по команде задрав головы увидели в остроконечном конусе крыши заросшей мховым ковром, в маленькой, квадратной, аккуратно вырезанной дырке, представляющей собой не то бойницу, не то окошко, растрёпанную бабку с седыми взлохмаченными волосами, – коль невтерпёж так кусты далее. Неча жидку вонь на чистый двор тащить, супостаты бородатые.
– Да не. Мы потерпим, – уже спокойно и улыбчиво, ответил ей Асаргад, – просто никого живых не видать во дворе. Вот и думай тут что хочешь.
Баба из окошка пропала, нырнув внутрь. Воины принялись ждать, продолжив разглядывать узорные излишества этого невиданного чудо строения.
Вокруг стояла полная благодать. Тепло, светло, птички безостановочно щебетали, стараясь в изнеможении переорать друг друга. Наконец, чуть в стороне распахнулась дубовая тяжеленая дверь и на широкой в два аршина лестнице, пристроенной с земли, появился кряжистый мужик.
Здоровый как заматеревший перекормленный боров. Обутый в ордынские мягкие сапожки и походные кожаные штаны. Вот только сверху на могучих раскидистых плечах болталась безразмерная холщовая рубаха светло-серого невнятного цвета. Ни то холст не белили, ни то уж так затаскал, что не отбелишь, ни то так застирана, но явно неновая, в отличие от штанов и сверкающих сапог, начищенных до блеска.
Мужик постоял недолгое время на той широченной лестнице, оглаживая ручищей с лопату такую же окладистую бороду, разглядывая с нехорошим прищуром незваных гостей. А затем неспешно спустился, и вытирая руки об одёжу, словно на нём висело полотенце, а не нательная рубаха, медленно, но вполне легко и подвижно несмотря на свои габариты, направился по пеньковой дорожке к четырём маячившим над частоколом головам. Встав на то же самое место, где только что стояли два белобрысых оболтуса и точно так же подбоченившись, как и наглый пацан, мужик глубоким басом прогудел, будто дунул в боевую походную трубу.
– По делу аль от безделья лезете через забор?
– По делу хозяин, – серьёзно ответил ему Асаргад, но уточнять по какому пока не стал, опасаясь посторонних ушей, наверняка торчащих откуда-нибудь в этих резных закутках и отверстиях.
Ордынские законы приучали воинов быть немногословными. В большей степени совсем молчаливыми. Каждое слово имело вес, и вес этот иногда равнялся собственной жизни. Блядству в орде не место. От этого отучали быстро и очень качественно. Стоило пару раз побывать на общественных казнях, 50 и своими глазами посмотреть на смерть опозоренных пустословов, так язык сам собой отсыхал и где-то прятался за зубами.
50
За любое нарушение одного из трёх законов орды, находясь в «запоходенном состоянии» полагалось единое для всех наказание – смерть. Казни всегда проходили показательно и очень разнообразно, в зависимости от нарушенного закона и тяжести содеянного. Только особо почётные члены орды не казнились. Им предоставлялось право лишить себя жизни самостоятельно.
Мужик тем временем крякнул, опустив здоровенные ручищи и спросил уже по-простому с хитрой лыбой:
– А коль по делу, то чё через забор-то лезете, а не в калитку как все?
– В какую калитку? – с недоумением переспросили ордынские гости и даже отпрянули от частокола, осматривая внешнюю сторону оборонительной стены в поисках некой таинственной калитки.
– В дубовую, – буркнул мужик и отправился обратно, но не в дом, а вдоль врытого частокола.
Друзья, сообразив, что мужик двинулся открывать загадочную калитку, вовсе от стены отпрянули и попрыгав в сёдла развернули своих верных скакунов в том направлении куда проследовал хозяин. И действительно, всего в двадцати простых шагах оттого места где они пялились через забор на содержимое двора и само строение, открылась неприметная дверка. Узкая, но достаточно высокая чтобы в неё зашёл конь, но только без наездника.
Гости спешились, и войдя во двор молча выстроились перед мужиком, удерживая коней в поводе. Асаргад внимательно оглядел хозяина, поёжился от размеров местного великана и исходящей от него немереной силы и рассказал о цели их визита коротко и сжато, по-ордынски:
– Я Асаргад. Ближник касакской орды Теиспы-царя, что стоит стойбищем в двух днях пути. У нас стряслась великая беда и нам нужна помощь местного колдуна.
– Тык, – хмыкнул в бороду мужик, – вы ж по виду вроде не нашей веры будете? Так на кой вам сдался наш колдун?
– Наш царь неожиданно помер. Притом очень быстро, по нашему разумению. Есть думка, что отравили его и нужен сторонний судья, незаинтересованный, кто бы опроверг наши догадки или подтвердив указал бы на змею, пригретую на груди. Ваш колдун никого из нас не знает. Ни с кем дела не водит, а значит и потворствовать никому не станет. Разрешит всё честно, по справедливости. За работу оплатим что потребует.
Мужик слушал молча, задумавшись, всё время поглаживая бороду. Затем повернулся в сторону и громким басом рявкнул в пустоту двора, так что Асаргад аж вздрогнул от его низкого ора:
– Велимир, Премысл! Коней путников в стойло. Распрячь, почистить, накормить досыта. Да живо мне, оболтусы, – и обернувшись к путникам, уже вполне гостеприимно добавил, – а вы, гости дорогие, пройдите в терем к столу, там и поговорим по вашему делу.
С этими словами развернулся и пошёл к входной широкой лестнице. Друзья последовали за ним. Только Уйбар идя последним постоянно оглядывался в том направлении, куда крикнул хозяин терема в надежде узреть там своего сопливого обидчика.
И узрел. Две белобрысые головы высунулись из узкого прохода, уходящего куда-то вниз под дом, видно в здешние подвалы, и две пары глаз злобно зыркали на ордынца словно загнанные крысята, но полностью из щели вылезать не спешили, побаивались. Уйбар остановился, улыбнулся и поманил их пальчиком, но в ответ лишь получил высунутый язык. На что резко сменил выражение лица, состроив злобную рожу и погрозив доморощенной шантрапе кулаком двинулся вслед за остальными сотоварищами.