Степь зовет
Шрифт:
— Кто знает… Эх вы, милые мои! — Он радостно похлопывал лошадей по спинам. Ему все еще не верилось, что его буланые с ним.
Зелда, огорченная, понемногу начала отставать. Миновав плотину, она свернула на боковую дорожку.
— Куда ты? — Шефтл обернулся.
— А что?
Он только теперь увидел, как она выросла за последнее время, какой здоровой стала и красивой.
Зелда поймала на себе взгляд Шефтла. Никто еще никогда так не смотрел на нее.
— Я домой… — смущенно сказала она. — Что ты там будешь делать?
— Не знаю.
— А
— Ток? — Она сразу повеселела. — Могу.
— В самом деле? — Он уже не сводил с нее глаз.
— А что? Думаешь, сил не хватит?
— Ну, посмотрим.
— Посмотришь! — Она рассмеялась.
— Только сейчас же.
— Мне все равно делать нечего дома. — Ты не устала? — спросил он.
— Нисколечко.
Повеселевшие, они ускорили шаг. Зелда была так довольна, что встретилась с Шефтлом, ей хотелось разговаривать с ним, но она не знала о чем.
— А новые машины, Шефтл? — вдруг выпалила она. — Ты уже видел новые машины, которые сегодня привезли?
— Что, снова машины? — переспросил Шефтл, сразу помрачнев. — Какие машины?
— Сеялки. Двухрядные.
— Сеялки… Двухрядные… Сегодня, говоришь, привезли? Им все дают и дают. — Он так расстроился, что до самого дома больше не проронил ни слова.
Зелда подавала Шефтлу вилами солому. Она была счастлива, совсем не чувствовала усталости, хотя весь день проработала в степи. Все в этом дворе было ей мило.
— Подавай, подавай, Зелда, — добродушно покрикивал Шефтл, утаптывая босыми ногами скирду, — чтоб ты здорова была!
Всякий раз, как он к ней обращался, у нее теплело на душе. Теперь она уже уверилась, что Шефтл не зря задержался у плотины — ее поджидал. Он, наверное, еще издали ее увидел и нарочно упустил лошадей…
Они работали быстро. Уже почти весь ток был убран, когда с улицы донеслась песня. Зелда узнала голос Коплдунера. Он шел по улице с несколькими комсомольцами.
— Шефтл, я пойду… Отец уже, наверно, дома… — Она побоялась, как бы комсомольцы не увидели ее с ним.
Шефтл спустился со скирды. Девушка стояла перед ним с открытым, светлым лицом, вся запорошенная соломой.
— Ну, иди, раз так! — Шефтл добродушно хлопнул ее по спине. — А в другой раз придешь?
— Если позовешь, — бросила она на бегу.
Она вошла в хату, все такая же радостная, подбежала к окну, посмотрелась в темное стекло и показала себе язык. «Да ты, Зелда, и в самом деле красивая». Как он смотрел на нее!..
— Зелда, что ты там делаешь? — тихо позвал Онуфрий.
— Тато, ты уже дома? — Зелда подошли к отцу, ласково обхватила его за шею. — Когда же ты пришел?
Она быстро собрала ужинать отцу, а сама выскочила на кухню. Умывшись холодной водой, надела белую кофточку и выбежала на улицу. Пусть Шефтл увидит ее сейчас! Она знала, что белая кофточка ей к лицу. Где-то в конце деревни, около ветряка, пели девушки, но Зелде к ним не хотелось. Она смотрела туда, где темнел огороженный двор Шефтла, н с бьющимся сердцем ждала, что вот сейчас он появится…
«Может, пойти к нему? — Она сделала несколько шагов. — Нет, не надо. Он не должен ничего знать…»
Зелде вдруг бросились в глаза сильно облупленные, обмытые дождями стены их низенькой землянки. Как это она раньше не заметила? Давно пора побелить…
И Зелда кинулась на кухню — не завалялось ли там немного известки. Но, осмотрев все уголки, известки не нашла.
— Зелдка, что ты там ищешь? — На кухню вышел босой Онуфрий.
— Здесь была известка… Я хочу побелить хату…
— Что это тебе приспичило, донька? — Он смотрел на нее своими добрыми светло-голубыми глазами, чувствуя, что она какая-то не такая, как всегда.
— Да вот стены совсем облупились. Стыдно перед людьми…
— Ну хорошо, донька, побели.
Онуфрий остался стоять в дверях. Может, она сама ему расскажет, что с ней приключилось. А спрашивать он не будет — ведь она не ребенок.
… Уже девятый год пошел, как Зелда живет у Онуфрия. Он взял ее к себе в ту страшную осень 1919 года.
Как-то вечером Онуфрий Омельченко со своей женой Феклой работали на баштане. Вдруг из-за горы, в облаке пыли, появились пьяные махновцы. Они свернули на баштан, соскочили с коней и начали приставать к Фекле.
Онуфрий с мотыгой в руках бросился на махновцев. Но разве мог он один с ними сладить? Их было трое.
Они повалили его на землю и били сапогами до тех пор, пока он не потерял сознание.
Через несколько часов Онуфрий пришел в себя. Махновцы уже скрылись, а во ржи лежала замученная насмерть Фекла.
Вскоре после того, как Онуфрий похоронил за ставком, на заросшем кладбище, Феклу, он узнал, что неподалеку, в деревне Галушки, банда махновцев среди бела дня вырезала семью кузнеца Шлемы. Из девяти человек уцелела одна лишь восьмилетняя девочка. Онуфрий тотчас отправился в Галушки. Молча хлопотал он возле убитых, помогал похоронить их, а потом упросил хуторян, чтобы они отдали ему девочку. Он обещал ходить за ней как за родной. Своего ребенка ведь у него уже никогда не будет. В свой дом, где жила Фекла, он другую женщину не введет. И для девочки будет лучше: пусть растет подальше от того места, где убили ее близких…
Вот так и живет Зелда у Онуфрия. Здесь, в его мазанке, она выросла, и другого имени, как «тато», у нее для Онуфрия не было.
Бывало, прижмется она вечером к Онуфрию и начнет взахлеб рассказывать ему обо всем, что случилось в школе, в отряде. И не было для Онуфрия большей утехи, как слушать ее щебет. Лицо его, обычно такое печальное, светлело, глаза весело улыбались. Но с некоторых пор Онуфрий стал замечать, что девушку словно подменили. Не то чтобы она стала невнимательной к отцу, нет, к его приходу всегда что-нибудь вкусное сготовит, хату приберет… Но потом так и норовит, так и норовит уйти куда-то. Или же бродит по хате, ищет, чем бы руки занять. Вот и сегодня вдруг задумала хату разукрасить, будто скоро праздник.