Степан Халтурин
Шрифт:
Петерсон подошел к мастеру. Тот невольно сделал шаг назад, Петерсон криво улыбнулся и подчеркнуто вежливо спросил:
— Прошу прощения, господин мастер, рабочие любопытствуют, узнать хотят, когда хозяин начнет лестницу строить? Мы бы пособили, ведь для себя же стараться будем.
— Да и вы, господин мастер, одним миром с нами мазаны, — вдруг вмешался пожилой рабочий, — если не дай бог что произойдет, и вам не миновать царствия небесного.
Мастер рассвирепел. Оттолкнув Петерсона, он подскочил к пожилому рабочему и, задыхаясь от бешенства, прошипел:
— А
Испуганный рабочий торопливо стал собирать резцы и напильники. Руки у него дрожали. Остаться без работы в его возрасте — означало почти верную смерть от голода: стариков нигде не принимали.
— Не трожь его, он правду сказал, — Петерсон отстранил мастера, — смотри, как бы тебя свои не накрыли, костей не соберешь, почище, чем бомбами отделают! — последние слова Петерсон произнес почти шепотом на ухо мастеру. Тот позеленел.
В это время заревел гудок, возвещая о конце перерыва, мастерская наполнилась гулом заработавших станков. Погрозив кулаком и выкрикивая какие-то ругательства, расслышать которые было уже нельзя, мастер исчез. Рабочие встали к станкам, в воздухе вновь появилась мельчайшая пороховая пыль. Она разъедала глаза, проникала в нос, горло, оседая там солоновато-горьким налетом. Рабочие были возбуждены. У многих еще тряслись руки, поэтому то там, то здесь слышались взвизгивания резцов, случайно соприкоснувшихся с точильными камнями, вспыхивали искры.
— Так не пойдет, ребята, взлетим на воздух, ежели осторожности блюсти не будете! — прокричал, перекрывая шум, Петерсон.
Работа на минуту приостановилась.
— Совсем с ума спятили, черти, ну разве ж можно резцами по камню шебуршить? И вот еще что, в мастерской характеров боле проявлять не след, лучше вечером после смены в трактире поговорим.
Прошла неделя. 7 декабря стужа была такой лютой, что рабочие то и дело дули на руки, стараясь согреть их дыханием. Резцы срывались.
— Беда… а… а, братцы… — Голос оборвался. Никто не успел заметить, как шипящая, обдающая черным дымом, красноватая молния взметнулась от станка, скользнула по потолку к двери и разразилась взрывом. Из чулана под лестницей пахнуло нестерпимым жаром. Упругая волна горячего воздуха выбила окна, разметала станки, расшвыряла людей. Помещение мастерской осветилось фейерверком пороховых костров. Трансмиссия вырвалась из своих гнезд и покатилась по полу, придавливая и калеча людей. Со всех сторон слышались вопли о помощи, стоны раненых и зловещий треск разгорающегося пожара.
Завыл заводской гудок. Из мастерских завода бежали рабочие. Заводские пожарные на руках катили телегу с бочкой, прилаживая к ней на ходу насос.
Лестницу затушили быстро, пожар же в самой мастерской потух еще раньше, как только выгорела пороховая пыль. Из разбитых окон валил черный дым. Закрывая лицо руками, в мастерскую устремились рабочие и стали выносить из нее пострадавших.
Четверо рабочих были убиты, трупы их страшно обгорели. Двое с обожженными лицами, в дымящейся одежде еще стонали. Мальчика-ученика
На заводском дворе стояла зловещая тишина, никто не кричал, не возмущался, но угрюмые лица рабочих заставляли администрацию жаться поближе к конторе. Директор послал за полицией. Толпа не расходилась.
Вдруг Петерсон, успевший немного прийти в себя, отстранил двух рабочих, поддерживающих его под руки, и быстро пошел к проходной. Невольно рабочие обернулись вслед ему. В дверях проходной стоял Халтурин, запыхавшийся от быстрой ходьбы. Рядом с ним, утирая потное лицо картузом, тяжело привалился к двери его друг и соратник Хохлов. Халтурина на патронном знали хорошо, он часто бывал здесь, принимал участие в работе заводского кружка.
Халтурин подошел к трупам рабочих, лежавшим на снегу, снял шапку и молча поклонился. Кто-то всхлипнул, кто-то сквозь стиснутые зубы выругался. Степан надел шапку, оглядел рабочих и тихо сказал:
— Раненых в больницу снести надобно, чего стоите?
Теперь заговорили разом. Гул голосов сливался воедино, нарастал, у проходной уже собрались женщины, слышался плач, причитания. В это время раздались полицейские свистки. Хохлов подскочил к Халтурину и потянул за рукав пальто, но Степан отмахнулся, помогая укладывать на растянутый брезент раненого. Ворота фабрики распахнулись, рабочие, неся товарищей, высыпали на улицу и направились к Мариинской больнице.
Халтурин, Хохлов, Петерсон шли впереди, полицейские разгоняли любопытных прохожих. Появились «гороховые пальто».
— Степан Николаевич, — негромко сказал Хохлов, — шел бы ты до дома, смотри, сколько «подметок» понабежало.
Халтурин не ответил, как будто не расслышал слов Хохлова.
В больнице суетились санитары, дежурный врач, поминутно теряя пенсне, плохо державшееся на носу, пискливым голосом отдавал какие-то распоряжения. Когда рабочие, неся на руках пострадавших, ввалились в приемный покой, врач, смешно растопырив руки, загородил дорогу. Пенсне опять упало и закачалось на черном шнурке.
— Господа, господа! Я категорически протестую и прошу, милостивые государи, покинуть приемный покой, ведь это же больница, господа…
Халтурин вышел вперед.
— Мы сами положим наших товарищей на койки. Куда нести?
Доктор замахал руками. Рабочие двинулись к двери.
— Хорошо, хорошо, господа, прошу минуту обождать. Я сейчас прикажу санитарам снять с кроватей простыни, чтоб их не запачкали, — доктор ткнул пальцем в измазанные сажей и маслом куртки рабочих.
— Что? — Халтурин одним прыжком подскочил к доктору, схватил его за халат и с силой оттолкнул от двери. Врач отлетел к стене. — Идемте, братцы, и без этого слизняка койки раздобудем, ишь, измывается над рабочим человеком, ему простыни жаль… А искалеченные люди могут и на голых досках полежать? Вот оно, барское презрение к нам, попомните его, товарищи!