Степан Халтурин
Шрифт:
Степан уже не возмущался, а негодовал:
— Стыдно, стыдно вам. Вы же люди, и никто вами помыкать не смеет. Мало что хозяева, нас-то много — мы сила. Только пьянствовать нужно поменьше да дружнее стоять один за другого. Соединиться со всеми рабочими других заводов и фабрик. Вы вот что, познакомьте-ка меня в праздник со своими приятелями, думаю, пойдет у нас дело.
Так, неожиданно для себя, Халтурин опять включился в жизнь рабочих. В нем заговорил пропагандист, организатор. Не мог он спокойно смотреть на рабочий люд, темный, невежественный. Он рвался к нему всем сердцем.
Начал осторожно встречаться в трактире с беккеровцами,
Эта работа Халтурина была прервана в самом начале Исполнительным комитетом. Желябов сообщил, что в Москву направлен шпион, знающий Халтурина в лицо, поэтому ему нужно на некоторое время уехать. Исполком предлагал Степану поехать в Одессу, где готовится новое покушение на царя. Халтурин уехал в начале лета 1880 года.
В рабочем и народовольческом движении 70—80-х годов Одесса занимала видное место наряду с Петербургом, Москвой, Киевом, Харьковом. Еще в середине 70-х годов, когда народники и не помышляли об организации своей партии, в Одессе под руководством Заславского возник Южнороссийский рабочий союз. Но даже после его разгрома полицией пролетариат этого города продолжал стачечную борьбу. Одесса воспитала и много видных народовольцев. Здесь начинали свою революционную деятельность Желябов, Тригони, Фроленко, Колодкевич и другие.
После разгрома Северного союза русских рабочих уцелевшие от арестов его члены разъехались по России. В Одессе нелегально жили Карл Адамович Иванайнен, Чуркин, Николай Биткин.
И хотя Одесса стала ареной террористической борьбы народовольцев, ее рабочий класс прокладывал собственную дорогу среди взрывов бомб и револьверных выстрелов. Традиции Южнороссийского союза не умирали в этом городе. Вести, стекающиеся сюда со всей России, будоражили одесситов.
Одесские пролетарии встречались в порту с французскими моряками, расспрашивали их о парижских коммунарах.
18 марта 1878 года группа передовых одесских рабочих совместно с революционно настроенными интеллигентами организовала митинг, посвященный памяти парижских коммунаров. Его открывал рабочий. Лицо его сияло. Забыв о вступительной речи, он сказал собравшимся: «Как-то чувствуешь себя бодрее, когда видишь, что ты не один, что есть много людей, сочувствующих твоему делу».
Митинг прошел торжественно. Собравшиеся послали адрес французским рабочим:
«Одесские рабочие, собравшись на сходку в достопамятный день провозглашения Парижской коммуны, шлют вам, французские рабочие, свой пламенный братский привет. Мы работаем на своей родине для той же великой цели, для достижения которой погибло в 1871 году на баррикадах Парижа столько ваших братьев, сестер, отцов, сыновей, дочерей и друзей. Мы трепетно ждем наступления той исторической минуты, когда и мы сможем ринуться в бой за права трудящихся, против эксплуататоров, за торжество умственной, нравственной и экономической свободы».
Эти проникновенные и гордые слова, брошенные одесскими рабочими через моря
Знакомясь с Одессой, Степан Николаевич чувствовал, что он приехал в город с революционным прошлым, что здесь можно и нужно продолжать сплочение пролетарских сил. Степан чувствовал себя на юге значительно бодрее и даже стал работать на Большом вокзале под именем Александра Васильева.
Одесса произвела на Степана неизгладимое впечатление. Родившись в далекой, глухой губернии Центральной России, всю свою недолгую сознательную жизнь прожив в суровом и холодном Петербурге, Халтурин наслаждался лучезарностью южного края. Здесь не было буйной поросли лесов, и взгляд не цеплялся за макушки сосен и елей. Горизонт убегал от глаз, теряясь в солнечном мареве ковыльных степей или окунался в сероватую бирюзу моря. Жара не порождала духоты, легкие порывы морского ветра очищали воздух. А море, море!.. Оно шумело ласково и коварно, не то что угрюмый, мрачный Финский залив, где и порядочного прибоя-то не бывает — или гладь, или шторм.
Шумные, пестрые улицы города текли к морю, к гавани. Одесситы половину своей жизни проводили на улице, а треть у моря. Говорливые, острые на язык, смешивая русские, украинские и молдавские слова, они оглушали новичка каким-то своеобразным, но выразительным жаргоном. То там, то здесь мелькали строгие профили айсорок и расплывшиеся физиономии греческих купцов. Молдаванка кишмя кишела бродягами, обтрепанными задиристыми ребятишками. Портовые грузчики и рыбаки жили вперемежку с откровенными ворами и налетчиками. Рабочие кварталы города поражали своей живописной нищетой. Мягкий, теплый климат устранял все, что могло стоить лишних денег в этих жилищах.
Никогда потом Халтурин не любил вспоминать о делах, заставивших его покинуть Москву и приехать в Одессу, но образ этого города, его революционное прошлое часто вставали в памяти Степана.
В Одессе шли приготовления к новому покушению на жизнь царя. Место покушения было избрано не случайно. Александр, направляясь в Ливадию, обычно ездил через этот город. Здесь он пересаживался с поезда на пароход. Единственная удобная дорога для царского кортежа с вокзала на пристань пролегала по Итальянской улице.
В начале апреля 1880 года в Одессу приехали Софья Перовская и Саблин. Оба они были членами Исполнительного комитета «Народной воли», а Перовская наряду с Желябовым и Михайловым фактически являлась душой организации. Это была обаятельная женщина, смелая и чуткая, заботливая, когда дело касалось товарищей, и непоколебимая, когда речь шла о делах партии.
Перовская и Саблин под именем уманских мещан Петра и Марии Прохоровских сняли в доме № 47 по Итальянской улице лавочку, открыв в ней торговлю бакалейными товарами. Из этой лавки велся подкоп под улицу. Копали знакомые Халтурину Исаев, Якимова, Вера Фигнер. Под полом лавки вырыли яму, предполагая из нее вести подкоп при помощи широкого канала специальными бурами. Исаев же готовил динамит и батареи. Ему помогала Якимова. Исаев с Якимовой под видом супругов Потаповых сняли отдельную квартиру на Троицкой улице. Их работа была слишком опасной, чтоб подвергать случайностям место, из которого велся подкоп. Оказалось, что эта мера предосторожности была не напрасна. Однажды взорвалась гремучая ртуть, оторвав три пальца у Исаева и ранив Якимову. Пришлось отправить обоих в городскую больницу.