Степан. Повесть о сыне Неба и его друге Димке Михайлове
Шрифт:
Спинозы еще не было. Не испытывая нужды, он тем не менее попросил ребят помыть машину, отвалив в этот раз сотню рублей не глядя, и задумчиво сидел на достопамятном ящике из неструганных реек, когда увидел бегущего к ним Димку.
— Слышь, пацаны, Катьку не видели? — запыхавшись, крикнул он ребятам, — полчаса назад позвонила, что идет от подруги, и нет до сих пор. Мы уж с матерью не знаем, что думать.
— Нет, Димка, не видали. Да, черный джип, ну тот, давешний, там за гаражами стоял — махнули мальчишки руками в сторону металлических гаражей. — Пойдем-ка, посмотрим.
Спустя минуту они убедились, что машины на месте не было. Димка аж почернел лицом.
— Где же она,
Тревога закралась и в сердце Юрия Александровича, не отводящего взгляд от мечущихся ребят. Взяв за руку Спинозу, он силой подвел его к своей машине, Крикнул «Степан». А когда тот на удивление присутствующих вышел из машины, не таясь окружающих воскликнул.
— У этого мальчика пропала сестра, Степан. Ты знаешь, где она?
— Знаю. Она в черной машине недалеко отсюда. У нее неприятности.
— Останови там все. Немедленно останови и едем. Быстрей садись, — крикнул он Димке, и сам незамедлительно занял место рядом с водителем.
Степан уже был за рулем. Не успел Димка захлопнуть дверь, как, взвизгнув колесами, машина рванула на дорогу. Увидев мать, растерянно бредущую по обочине, Димка крикнул «Стой, мамку возьмем». И не успела машина затормозить, распахнул дверь и крикнул: «Мамка, скорей сюда, мы к Катьке едем» Ничего не понимая, та, скорее от безысходности поисков и в великом страхе за дочь, ничего не спрашивая, мигом влезла в автомобиль и, уже не останавливаясь, они помчались.
Путь был недолог. Недалеко от дороги за обочиной в начале улицы Российской в сгущающихся сумерках, уткнувшись наполовину в опушку соснового бора, стоял черный «Ланд Крузер», внушая настороженность и опаску всякому, кто проходил мимо. Настороженность вызывала и его мрачность, где стекла были того же цвета, что и борта, и одинокость его на краю леса. Сердца подъехавших невольно сжались, но страх за девушку и слепая, интуитивная вера, что она в этой машине были настолько сильны, что мать и Димка, не раздумывая, выскочили из машины и, подбежав к джипу, рванули его дверцы на себя.
Катька была там. Она сидела, сжавшись в углу на заднем сиденье, в темноте смутно белели ее руки и сжатые под задранным подолом платья колени, распахнутые ужасом глаза встретились с глазами матери. Застывший как манекен юноша с финкой в правой руке сидел рядом с ней, прижимая локтем ее голову к дверце, еще двое на передних сиденьях застыли, развернувшись назад, и лица их, застигнутые таинственной силой, выражали похоть и глумление. Странным было то зрелище: застывшими в каком-то серовато-искристом коконе были тела людей — руки, головы, черты лица, не могущие пошевелиться, губы, что не в состоянии раскрыться от клокочущих внутри груди звуков, но сбегали при этом капли пота по застывшим лицам и дико вращались глаза, блестевшие в темноте от ужаса и удивления. Подойдя со стороны девушки, Степан вырвал дверь автомашины, чары, в которые была погружена Катя, растаяли, с плачем бросилась она на шею к подбежавшей матери. «Мамочка, мамочка», — причитала она. И так же в слезах и в каком-то щенячьем восторге прижимался к сестре и матери Димка. Но внезапно ставший резким голос Кудрявцева вернул их к действительности.
— Ну-ка быстро в машину, быстро. Нельзя здесь оставаться. — Он не столько словами, сколько подталкивая, принудил троицу к повиновению. Сам вернулся назад, и краем уха, скорее бессознательно запомнив и лишь потом, восстановив его слова, Димка услышал разговор двух мужчин.
— Они хотели надругаться над ней, а потом задушить и утопить в реке. Это не первая их жертва. Было двое, каждой по пятнадцать лет.
— Убей их. Убей так, чтобы всем неповадно было, Степан, не жалей. И пусть нас никто не видит, а тот, кто видел, напрочь позабыл. Сотри следы наших рук с машины. Пусть Димкины друзья обо всем забудут, и соседи, когда они вернутся домой, не обратят на них внимания. Одним словом никто и никогда. И проследи.
Возвращение домой было и счастливым и грустным. В стенах родной комнаты Катя дала волю слезам и долго причитала на груди у матери: «Какие же скоты. Какая мразь». Та, как могла, успокаивала ее, гладила по голове: «Слава богу, ничего не случилось, Катя. Все пройдет. Все пройдет». Словно чувствуя себя виноватым за принадлежность к тому же полу, что и увезшие сестру подонки, Димка сидел на кухне, скупо рассказывая бабушке, что произошло, и заклиная никому ничего не говорить, чтобы Катьке не было беды. Юрий Александрович, сидевший рядом, поддакивал и клятвенно просил хранить все в тайне. Валентина, отправив дочь в ванную, присоединилась к ним и горячо, чуть ли не пытаясь поцеловать руки, благодарила их спасителя. На второй или на третье чашке чая все утихли и успокоились. Молчаливая Катя, виновато и благодарно улыбаясь Юрию Алексеевичу, прикорнула рядом с матерью, а когда ее спаситель уходил, поцеловала его в щеку. Жуткий вечер закончился. Укладываясь спать Кудрявцев, словно размышляя вслух, проговорил «может быть и им надо все забыть, как ты думаешь, Степан? «Не знаю», — прозвучало из пустой темноты.
Утром следующего дня, не доходя до школы и оглянувшись, не видит ли его кто-нибудь из одноклассников, Димка дворами вышел к остановке, недалеко от упомянутого ранее банка и сел в троллейбус. Проехав на нем две остановки, он вышел, через арки огромного, занимающего целый квартал дома, называемого в просторечье «пентагоном» прошел на параллельную проспекту улицу и побрел по ней, стараясь произвести впечатление беззаботного, никуда не спешащего мальчишки. Однако первый же взгляд, искоса брошенный им в сторону места вчерашнего происшествия, сорвал выдуманную личину. Вокруг черного Ланд Крузера, удерживаемая и милицией и страхом, грудилась толпа человек, наверное, из десяти или пятнадцати. Каждый проходящий мимо считал своим долгом присоединится к любопытствующим, и уже не рискуя обратить на себя внимание, Димка втесался в это не слишком плотное окружение, чутко ловя разговоры вокруг и, не выходя в первые ряды, стал наблюдать за происходящим около машины.
Милиция, видимо, приехала недавно. Вокруг машины суетился фотограф. На ручки дверей, багажника наносили белый порошок, чтобы снять отпечатки пальцев. Невдалеке стоял «жигуленок» дорожной инспекции, лицо патрульного, сидящего за рулем, выделялось своей белизной в темноте салона. Основная же группа приехавших сгрудилась неподалеку, покуривала, изредка перебрасывалась словами, посматривая то в сторону джипа, то на проходившее невдалеке шоссе. Фотограф, закончив свое дело, тоже присоединился к ним, не заставила ждать себя и женщина, снимавшая отпечатки пальцев. «Подождем. Сказали, скоро будут. Без них не начинать», — громче обычного, видимо в ответ на настойчивые вопросы и упреки подчиненных произнес старший группы — единственный из них при погонах подполковника милиции.
Нельзя сказать, что ожидание было в тягость. Зеваки, поминутно меняясь — не у всех хватало терпения, да и времени, чтобы ждать, — гадали о том, что случилось. Особо упертые и решившие стоять до конца с видом закоренелых знатоков криминала уверенно судачили промеж себя о мафии, «стрелках» и разборках. Сотрудники уголовного розыска молча тянули свою служивую лямку, ибо издавна известно, что тянуть ее лучше, ничего не делая, чем натужившись. А бледный сержант милиции за рулем молча курил одну сигарету за другой, и руки у него дрожали.