Степень сравнения

Бран Адерин

— Как такое может быть? Как такое могло случиться? Мы же любили друг друга… Почему? — спросил Марат, впервые посмотрев на мать.

Ильгиз ощутимо хлопнул Марата по плечу и тяжело вздохнул. Асма отвела глаза и тихо проговорила:

— Они всегда любили только твои деньги, сын. Пока у тебя не было денег, ты был им не нужен. Раиль Тамирханович обратил на тебя внимание только тогда, когда ты показал ему свои счета.

— Им всем плевать на тебя, ты понимаешь? — взорвался Ильгиз. — И этой прошмандовке, и её родителям. И

так было всегда. Тебе говорили это все, но ты не верил.

— Ильгиз! — Асма осадила сына, и тот, посмотрев на сведённое болезненной судорогой лицо брата, прикусил язык.

Марат чувствовал, как под градом этих слов что-то рушится в его душе. Ему казалось, что он опустел, как будто из него рывком вытащили хребет. Он никак не мог уцепиться разумом за окружающую реальность. Весь его мир перевернулся за секунды, а его разум никак не хотел принять этот факт.

Всё, чем он жил, чем он дышал, к чему стремился и чего хотел, всё оказалось ложью. Марат чувствовал себя тем самым колоссом, которому подрубили его глиняные ноги. Он развалился на осколки и летел вниз, не в силах достигнуть земли.

Марат закрыл глаза и уронил голову на руки, запустив пальцы в волосы. Асма тихо выговаривала младшему сыну:

— Да! Конечно! Злые слова, Ильгиз, ему сейчас совсем не нужны. Ты понимаешь?

Рослый Ильгиз понуро опустил перед сухонькой матерью повинную голову, не смея возразить. Асма встала и поставила чайник, быстро заварила чай, сноровисто завершая готовку. Когда напиток был готов, она налила его в пиалу, плеснула в чай подогретого молока и подала сыну.

Марат принял негнущимися пальцами горячую пиалу. Руки его мгновенно согрелись. До этого момента он даже не представлял, насколько холодными они были. Марат машинально начал пить, не чувствуя вкуса.

Асма поставила перед Маратом блюдце с какими-то сладостями и села рядом, подперев щёку кулаком, и ничего не говорила. Марат обожал свою мать. Она всегда точно знала, когда стоит говорить, а когда стоит молчать, когда сыновья приходили к ней с первыми разбитыми коленками, с разбитыми сердцами, со своими неудачами и радостями. Она всегда знала, что делать.

Правда, в этот раз Марат боялся, что так легко он не излечится. Тем не менее, тепло матери начало отогревать его. Марат наконец встряхнулся, будто начал просыпаться от долгого сна, и заговорил.

Он рассказал матери и брату о том, что создал для Гюльшат отдельный счёт, что на эти деньги она готовилась к свадьбе, а иногда и гуляла. Он рассказал им о полученном сообщении, о том, что узнал, позвонив в клинику, о том, как прилетел к Урусовым домой.

О том, как застал своего бывшего лучшего друга и свою бывшую невесту говорить было тяжелее всего. Сцену он описывать не стал, но оба и так прекрасно поняли, что произошло. Наконец, поток слов иссяк, и Марат осел, опустив голову над опустевшей пиалой. Асма спохватилась и подлила сыну чай.

— Надо сообщить

Урусовым в разрыве помолвки, — наконец, сказала она. — Мне позвонить твоему отцу?

— Да, — сказал Марат вяло. — Я сейчас посплю и поеду к ним.

— Нет, сын, надо сейчас, — тихо, но твёрдо сказала Асма. — Пока она не успела все следы смыть…

— Что? — Марат непонимающе уставился на мать.

Асма бросила короткий многозначительный взгляд на Ильгиза, и тот утопал в свою комнату и захлопал дверями одёжного шкафа.

— Мало ли что она наплетёт сейчас родителям, — сказала Асма, не глядя на сына.

— В каком смысле? — Марат ошеломлённо покачал головой.

Асма помялась немного, вздохнула и, решившись, быстро заговорила:

— Марат, она вполне может сказать родителям, что лишилась невинности с тобой, что ты или Дамир взяли её силой, или что ты просто лжёшь.

— Но это же неправда! — ответил Марат.

— Она ни за что не признается! Она — женщина, а женщина будет изворачиваться до последнего. Если она так легко врала тебе, я думаю, она может соврать и своим родителям. Надо сейчас, понимаешь?

Вдруг Марата укололо раздражение. Оно же придало ему сил и помогло сбросить сонливость. Если Гюльшат решит напоследок нагадить ему, он её не пощадит.

— Я поеду с тобой, брат, — сказал Ильгиз, выходя из комнаты.

— Они должны быть на даче, раз Гюльшат так смело оккупировала квартиру, — зло проговорил Марат.

Асма кивнула и сказала Марату:

— Я позвоню твоему отцу. Предупрежу его.

Марат кивнул и уверенно пошёл к выходу. Ильгиз молчал всю дорогу, и Марат был благодарен ему за это. Как только они сели в машину, Марат попросил телефон у Ильгиза и по памяти набрал номер Раиля Тамирхановича.

— Нам нужно поговорить, — рыкнул Марат в трубку, как только отец Гюльшат принял вызов. — Вы на даче?

Раиль Тамирханович ответил ему, как всегда, свысока, но Марат слышал стальные нотки в его голосе.

— Да, Марат. Нам действительно нужно поговорить, и я требую, чтобы твой отец присутствовал при этом разговоре.

— Я достаточно самостоятелен для того, чтобы обсуждать свои дела сам. И решать свою судьбу, — ответил Марат жёстко. — Вы на даче?

— Да, — сквозь зубы выплюнул Раиль Тамирханович.

Марат положил трубку, вернул телефон Ильгизу и утопил педаль газа в пол. Дача Урусовых была не так уж далеко, и Марат, объезжая пробки по обочине, за час добрался до места. Урусовы встретили его на крыльце, будто даже не думали впустить его в дом

Заплаканная Гюльшат жалась к плечу отца. Она была одета в летящий белый сарафан, придававший ей невинный вид. Марат от этой картины взбеленился ещё сильнее. Лживая лицемерная тварь! Глаза родителей Гюльшат пылали гневом, Раиль Тамирханович надулся, как индюк. Марат понял, что сцена, которая разыграется сейчас, ему ужасно не понравится.