Степная полоса Азиатской части СССР в скифо-сарматское время

Горбунова Наталья П.

Ранние кочевники Южного Казахстана и Ташкентского оазиса

(Ю.А. Заднепровский)

В последних веках до нашей эры и в первых веках нашей эры на большей части Средней Азии господствующее положение занимали кочевые племена и созданные ими государства, прежде всего Парфянское и Кушанское. Важная роль в истории Среднеазиатского междуречья (Сырдарьи и Амударьи) принадлежала и Кангюю. По сведениям китайских хроник, это кочевое владение во II в. до н. э. располагалось к северо-западу от Давани (Ферганы), к западу от территории усуней и к северу от юечжей. На северо-западе оно граничило с владением Яньцай (Приаралье). В зависимости от Кангюя находилось пять небольших владений (Бичурин Н.Я., 1950б, с. 184–186, 229). Указанные сведения позволяют предположительно определить местонахождение этого государства, в состав которого бесспорно входили Ташкентский оазис, граничивший с Ферганой (области средней Сырдарьи), и

прилегающие районы Среднеазиатского междуречья. Но они не дают основания наметить конкретные границы Кангюя, и по этому вопросу среди историков нет единого мнения. О локализации пяти зависимых владений также высказаны разные суждения. Среди этих владений, как полагают, был и Хорезм (Толстов С.П., 1948а; Бернштам А.Н., 1949в (1950); Кляшторный С.Г., 1964).

Жители Кангюя, в отличие от соседних кочевых усуней и юечжей, которые первоначально обитали в Центральной Азии и лишь во II в. до н. э. переселились в Среднюю Азию, являлись коренным местным кочевым населением Среднеазиатского междуречья. Имеются достаточные основания считать кочевых «кангюйцев» прямыми потомками сако-массагетских племен предшествующего периода и относить их к кругу ираноязычных кочевых народов Евразии (Бернштам А.Н., 1949в (1950); Кляшторный С.Г., 1964; Литвинский Б.А., 1968, с. 14).

Кангюйское владение объединяло ряд областей с оседло-земледельческим и кочевым населением. Существовало оно до V в. н. э. В источниках рассказывается о посольстве из этой страны, отправленном в 436 г. Следовательно, Кангюй сохранял политическую самостоятельность более 700 лет. Многочисленные оседлые поселения времени Кангюя изучены археологами в Ташкентском оазисе и на средней Сырдарье и отражают значительное развитие здесь земледельческой культуры (эти материалы рассмотрены в кн.: Древнейшие государства Кавказа и Средней Азии. Сер. Археология СССР. М., 1985). В свете исторических и археологических данных Кангюй представляет собой яркий пример особо тесного сосуществования в рамках единого объединения населения, разнородного по хозяйству, культуре и образу жизни. О кочевой его части можно составить представление преимущественно по археологическим материалам.

В рассматриваемых районах обследованы сотни могильников, насчитывающих порой по нескольку тысяч курганов. В них раскопано большое количество погребений древнего периода (карта 3). Этот регион по насыщенности памятниками кочевников мало уступает таким кочевым центрам, как Семиречье и Тянь-Шань.

Изучение курганов в Ташкентском оазисе, в окрестностях Ташкента, было начато Н.П. Остроумовым еще в конце XIX в. Систематические научные исследования ведутся здесь с 1934 г., когда ленинградский археолог Г.В. Григорьев осуществил первые раскопки на городище Каунчи, выделил своеобразную культуру древних земледельцев Ташкентского оазиса и разделил ее на три этапа — Каунчи I, II, III. Одновременно он зафиксировал несколько могильников в долине р. Чирчик и около городища Каунчи (на арыке Джун). В 1937–1938 гг. Г.В. Григорьев раскопал 13 курганов с захоронениями в катакомбных камерах. В 1940 г. А.И. Тереножкин исследовал подобные курганы в зоне Ташкентского канала. В 1948 г. появилась статья Г.В. Григорьева, в которой раскопанные курганы были датированы I–III вв. и отнесены к памятникам кочевников. По находкам керамики Г.В. Григорьев сопоставил их с этапом Каунчи III, а также с известным Кенкольским могильником (Григорьев Г.В., 1948). Тогда же анализ материала из курганов Ташкентского оазиса, раскопанных главным образом Г.В. Григорьевым, был проделан Т.Г. Оболдуевой (1948). Она разбила все известные памятники на две группы — каунчинскую (синхронную этапу Каунчи II) и джунскую. Первая группа датирована рубежом нашей эры; джунская, названная культурой, — III–IV вв. Последняя, по мнению Т.Г. Оболдуевой, принадлежит местному оседлому населению, а не кочевникам. Так возникли разные подходы к изучению курганов Ташкентского оазиса, разные суждения об их хронологии и культурной принадлежности.

Разделение курганов на две хронологические группы поддержал А.И. Тереножкин (1950), который, однако, предложил иные датировки. Время существования этапов I и II культуры Каунчи он определил в пределах II в. до н. э. — I в. н. э. (при этом Каунчи I к II–I вв. до н. э.), а джунскую культуру отнес к I–IV вв., допуская, следовательно, частичное сосуществование памятников обеих групп. В отличие от Т.Г. Оболдуевой, А.И. Тереножкин «удревнил» и расширил хронологические рамки джунской культуры. Он впервые высказал предположение, что комплекс Каунчи и изученные курганы характеризуют культуру древнего объединения Кангюй, существовавшего, по данным китайских источников, как раз в указанный период.

В итоге раскопок в 1938–1939 гг. могильника Берккара в Южном Казахстане А.Н. Бернштам выдвинул гипотезу о принадлежности этого памятника кочевому населению Кангюя. Обстоятельно кангюйская проблема была поставлена в более поздней его работе (Бернштам А.Н., 1949в (1950)). На основе исследований в Южном Казахстане А.Н. Бернштам выделил кангюйско-каратаускую

культуру, считая открытые им могильники на склонах хребта Каратау кангюйскими, как и ранее изученный могильник Берккара. Широко привлекая данные китайских источников и открытые им поселения и могильники, А.Н. Бернштам первым поставил вопрос о существовании кочевого и оседлого населения Кангюя. Он отметил важнейший факт сходства материалов синхронных могильников и поселений. Кочевое население Кангюя, по заключению А.Н. Бернштама, было сакского происхождения и тюркоязычно. Последнее утверждение, выдвинутое априорно, не было обосновано и не получило признания.

Новый этап изучения памятников Ташкентского оазиса охватывает 40-60-е годы. В 1947 г. небольшие раскопки курганов с катакомбами провел М.Э. Воронец (1951). В 1957–1960 гг. изучением погребальных памятников занимался Т. Агзамходжаев, раскопавший в нескольких пунктах около 100 разнотипных курганов (Агзамходжаев Т., 1961; 1966а; 1966б).

А.Н. Бернштам, продолжая исследования в Южном Казахстане, зафиксировал большое количество могильников в долинах Каратау и на правом и левом берегах Сырдарьи, вплоть до г. Кзыл-Орда. В 1947 г. на северном склоне Каратау его экспедиция раскопала несколько курганов в Тамдинском могильнике (Бернштам А.Н., 1949в (1950); Маловицкая Л.Я., 1949 (1950)). Дальнейшие исследования памятников кочевников в этом районе были предприняты в 1957–1959 гг. археологами Казахстана (Максимова А.Г., 1962; Мерщиев М.С., 1962). Одновременно А.Г. Максимова продолжила раскопки могильника Берккара и датировала вскрытые ею курганы I–III вв. (Максимова А.Г., 1962, с. 115).

Особенно значительные материалы по культуре кочевников получены в 1959–1963 гг. на правобережье Сырдарьи, в зоне строительства Чардаринской ГЭС. Здесь исследованы поселения и несколько крупных могильников (Максимова А.Г., 1968).

В 60-е годы начато систематическое изучение курганов древнего периода на средней Сырдарье и особенно в Отрарском оазисе. Работы продолжаются до настоящего времени (Нурмуханбетов Б.Н., 1974; 1975; 1976; 1978).

Накопление новых материалов вызвало и попытки их обобщения. В интерпретации рассматриваемых памятников значительная роль принадлежит монографии Л.М. Левиной (1971), в которой обобщены материалы по трем культурам в долине Сырдарьи — джетыасарской, отрарско-каратауской (кангюйско-каратауской, по А.Н. Бернштаму) и каунчинской. Основу работы составляет детальная хронологическая классификация керамического материала по трем периодам, даты которых, в отличие от всех предыдущих исследований, значительно омоложены (Каунчи I — от рубежа нашей эры или I в. до н. э. до конца III — начала IV в.; Каунчи II — конец III–V в.; Каунчи III–VI — начало VIII в.). В работе широко использована керамика из могильников и в связи с этим охарактеризованы основные виды погребальных памятников региона. В целом исследование Л.М. Левиной составляет важный этап в археологическом изучении района. Характеристика трех локальных вариантов, а возможно, и культур не вызывает сомнения. Однако изменение дат, в частности Каунчи II, по сравнению с хронологией А.И. Тереножкина почти на 200–500 лет недостаточно обосновано.

Б.А. Литвинский в статье о памятниках джунской культуры (1967) вслед за Т.Г. Оболдуевой и А.И. Тереножкиным, в отличие от Л.М. Левиной, датирует их I–III или более узко — II–III вв., что означает возврат к дате Г.В. Григорьева. Большое внимание Б.А. Литвинский уделяет историко-культурным аспектам. Не рассматривая ранее высказанных суждений, он выдвигает свою гипотезу о принадлежности каунчинско-джунской культуры населению древнего Кангюя.

С начала 70-х годов начинается современный этап изучения. В ходе сплошного обследования Ташкентского оазиса в связи с составлением археологической карты проводятся небольшие раскопки курганов в разных районах. Обобщенная характеристика и перечень погребальных памятников даны в публикациях Ю.Ф. Бурякова, М.Р. Касымова и О.М. Ростовцева (1973) и в книге Ю.Ф. Бурякова (1982).

Этот краткий обзор показывает, что раскопки погребальных памятников проводились спорадически, материалы их опубликованы только частично и в полном объеме еще не систематизированы. Сейчас известно во много раз больше памятников по сравнению с начальным периодом, когда на очень небольших материалах были намечены определения археологических культур. Особое внимание обратим на слабую аргументацию изменений в датировке памятников. Целесообразно провести заново систематизацию погребальных памятников в масштабе всего региона. Некоторые вопросы истории кочевого населения Кангюя вообще мало разработаны. На основе одних и тех же данных население, оставившее могильники, считают то оседлым, то кочевым. Нет единого мнения не только о культурно-хозяйственной принадлежности создателей курганов, но и об их этнической принадлежности. До сих пор не выделены погребальные памятники земледельческого населения Кангюя. Необходимо учесть открытие в последние годы оседло-земледельческих поселений бургулюкской культуры начала I тысячелетия до н. э., которая в своем развитии прошла ряд этапов и послужила основой для сложения культуры Каунчи.