Стерегущие дом
Шрифт:
Через несколько часов мне позвонили из редакции атлантской газеты.
— Коровники горят сплошь да рядом, — сказала я. — Что поделаешь — превратности судьбы.
— Как начался пожар?
— Не знаю. Загорелось, и все.
— Скот пострадал?
— Нет, мы его вывели.
— А люди?
— Разумеется, нет.
— Сегодня ночью в окружную больницу поступили двое — ранены выстрелом из дробовика.
Ага, значит, я не промахнулась, когда наобум выстрелила по машине. Значит, не так уж важно уметь правильно заложить патроны.
Я
— Сколько я себя помню, в наших краях вечно кто-нибудь да ранен выстрелом из дробовика. Охотой увлекаются.
— Но у вас сломаны изгороди.
— Вот это осведомленность, — сказала я. — Браво. У меня были гости, выпили, нечаянно сломали забор.
— Ну а горящие машины на пастбище?
— Правда? Горели? Я уже несколько дней не выхожу из дому. Кажется, даже в окно ни разу не выглянула.
Мало-помалу все налаживалось. Вернулась прислуга: кто посмелей — в первые же два дня, малодушных пришлось вытребовать самой. Всем, кроме повара, было велено искать новое место. Мне больше ни к чему жить на широкую ногу. И еще я распорядилась все оставить как есть. Только битое стекло сгребли в кучу и убрали. Поваленные ограды лежали на земле, рамы зияли пустотой. У Хаулендов это повелось исстари — оставлять, чтобы помнить.
Все налаживалось. И довольно быстро. Абби и Мэри Ли уехали в Новый Орлеан, в ту самую школу, о которой говорил Джон. Они уехали с радостью; им смертельно надоело жить на отшибе в глуши. Даже пони их больше не занимали. Они хотели уехать, и я тоже хотела, чтобы их здесь не было. Они уже не маленькие, все видят и все запомнят — а это ни к чему. Остались только Джонни и Мардж, эти еще малы, ничего не заметят.
Все налаживалось. Я позвонила папочке Джона и просила его кое-что передать сыну. Немногое. Передать, что с ним свяжется мой адвокат, чтобы уладить раздел имущества, после чего я прошу его съездить в Алабаму и как можно скорей оформить развод. Если он слишком занят, я поеду сама. Это вопрос одних суток.
Я была уверена, что он поедет сам. Гордость заставит.
Потом я наняла адвоката. Эдвард Дилетт, младший брат той самой девушки, которая тайком вышла замуж, а меня из-за этого чуть не выгнали из колледжа. Он пришел мне на память случайно. И чем больше я о нем думала, тем ясней понимала, что лучшего мне не найти. Католик, живет на юге штата, не знает никого в нашем округе и может пренебречь недружелюбным отношением местной публики. Я позвонила ему.
Когда я назвала секретарше свою фамилию, она тотчас сообразила и тихонько ахнула.
— Да, миссис Толливер, — поспешно сказала она. — Да, мэм. Сию секунду.
Еще бы ей не знать, фамилия прогремела на весь штат. Ну а Уильям Хауленд — тем более… Хотя дед и не любил политики, хотя только одно ему было нужно — жить на своей земле, и чтобы его никто не трогал…
Эдвард Дилетт взял трубку, негромкий деловой голос разом
— Я вас слушаю, миссис Толливер, — сказал он. — Но сначала позвольте выразить вам мое сочувствие.
— Мистер Дилетт. — Теперь меня не волновали вежливые фразы, хотелось одного: как можно короче и проще объяснить ему суть дела. — Мне нужен адвокат. По двум причинам. Во-первых, я развожусь с мужем. Во-вторых, мне предстоит как-то распорядиться имением моего деда, и тут мне потребуется помощь.
— Понимаю, — отозвался он. — Все ясно.
— Я бы просила вас приехать, поговорить.
— С удовольствием, — сказал он. — Буду непременно.
Через два дня он сидел у меня в гостиной, маленький, щуплый, лысоватый — сквозь черные волосы просвечивала на темени розовая кожа.
— Я желаю лишь одного, — сказала я. — Получить назад все, что принадлежит лично мне. Все, до последнего.
— Ну что ж, — он слегка наклонил голову. — Я уверен, что мистер Толливер не станет возражать.
— Бумаги Джон хранил в своей городской конторе. Вот, пожалуй, и все, что мне известно. Боюсь, что пользы от меня вам будет немного.
Мистер Дилетт спокойно сказал:
— Разберемся, не беспокойтесь.
Мы вместе поехали в Мэдисон-Сити, то была первая поездка, нам их предстояло без счета. День был холодный — впервые в этом году по-настоящему холодный день, — и люди сидели по домам, у каминов. Сильный ветер гнал по улицам мусор и клочья травы. На красном кирпичном здании муниципалитета проступили сырые подтеки; шиферная крыша кое-где словно заплесневела, оттаивала на солнце пятнами. Флаг у почты запутался в фалах и отчаянно бился на ветру, где-то у половины флагштока.
Отопление в приемной Джона работало автоматически, здесь было тепло и уютно.
— Хорошо тут, — сказал мистер Дилетт.
— Все дела, связанные с имением, Джон вел отсюда, — сказала я. — Юридической практикой и политическими делами в основном занимался дома.
Мистер Дилетт сказал:
— Это облегчает нам задачу.
— Шифр сейфа я, во всяком случае, знаю.
— Ну, чудесно. Я сразу же приступаю к делу.
И приступил. Он работал до вечера и на другой день, хотя было воскресенье. Вечером я оставила его в конторе и повезла детей покататься. Когда я вернулась, уже спустились ранние зимние сумерки, и он ждал меня.
— Миссис Толливер, — сказал он (и в его голосе звучало неподдельное уважение). — Вам, без сомнения, известно, что ваш дед был чрезвычайно состоятельным человеком.
— Кажется, я видела опись имущества, но плохо помню, что и как.
— Вашему деду, как выразился бы иной борзописец, охочий до громких фраз, принадлежал весь округ — лучшие лесные угодья, половина пастбищных земель, большая часть скота. И даже, оказывается, многие здания в городе. Например, гостиница — она досталась ему лет двадцать назад в наследство от какого-то дяди.