Стерегущие дом
Шрифт:
— Коровник сгорел, оборудование погибло. Отстраивать его заново я не буду. Я даже не найму вас вывозить золу. Весь скот, кроме пони, принадлежащих моим детям, продан — впрочем, я полагаю, вы это знаете. Что станется без моего скота с бойней, с консервным заводом? Чьи поставки дадут им возможность работать на полную мощность? Ничьи. А фабрика мороженого? Откуда поступало молоко?..
Я подошла к окну, открыла его настежь; в комнате стояла нестерпимая духота. Краем глаза заметила, как Луиза Аллен нервно покусывает кончик пальца. Ее муж и брат — владельцы бойни.
Ага, поджилки затряслись.
Сзади раздался шелест, шарканье ног — это ко мне пробиралась сквозь толпу гостей миссис Холлоуэй. Она как будто собралась что-то сказать, но из этого ничего не получилось, лишь слышно было, как скрипит и попискивает шелк ее старомодного корсета. Я даже не взглянула на нее.
— Теперь — лесоразработки, большой бизнес округа. Половина лесных угодий — моя собственность. — За окном по улице друг за другом торжественно прошествовали три дворняги. Я смотрела им вслед, пока они не скрылись из виду. — Тут существует контракт, и пока что у меня руки связаны, но ведь сроки контрактов когда-нибудь да истекают… Хауленды вечно блажат, у них дурь в крови — сколько раз я это слыхала. Прикрыть лесоразработки обойдется недешево, но я сделаю это. На жизнь мне как-нибудь хватит. — Рюмку сладкого хереса я все это время продолжала держать в руке. Теперь осторожно поставила ее на подоконник. — Вы еще увидите. Я обещаю, что ваш городишко сожмется и усохнет до своих истинных, прежних размеров… Вы не Уиллу Хауленду пустили красного петуха. Вы спалили свой собственный дом.
Ни единого звука, пока я шла к дверям, ни шороха, ни вздоха, только стук моих каблуков по половицам. Я отыскала в прихожей свое пальто под грудой, сваленной на спинки стульев. Горничная, тонюсенькая, сущий комар — черное платьице, белый передник в оборочках — подглядывала за мной в щелку из-за кухонной двери. Я ей кивнула, и она тотчас отпрянула от двери. Для полного сходства ей оставалось только зажужжать. Я вышла — неспешно, величаво. Я не чуяла бетонной мостовой под ногами. Плыла по воздуху, не касаясь земли. Сукины дети, —сказала я им всем, — ах и сукины же вы дети…
А деду — он, кажется, шагал совсем рядом, только чуть поотстал, чтобы мне не было видно, — деду я сказала так:
— Вот когда бы ты, наверно, посмеялся…
— Мне не смешно,— сказал он.
— Видишь, справилась.
— Как же, знаю.
— Надо ведь было что-то сделать.
Я услышала его вздох, очень явственно, как будто ветерок тронул сухую листву.
— Раз надо, значит, никуда не денешься, —сказал он.
— То было за тебя, — сказала я. — А сейчас будет за меня, хоть тебе и не понравится то, что я собираюсь сделать.
— Знаю, —сказал дед, и снова вздохнул за него легкий зимний ветер.
Я вошла в контору — бывшую приемную Джона. Из трех секретарских столиков два пустовали. Мисс Люси и миссис Карсон остались при Джоне. За третьим сидела новая машинистка, эту пригласила я — бесцветная пигалица со скверной кожей. Мать — городская проститутка, отец неизвестен. Злючка, дурнушка и первоклассный
Я ей кивнула. Она чуть тряхнула головой, ни на секунду не сбавляя бешеного темпа своей машинки. Я зашла в кабинет. Мистер Дилетт кончал работу, он встретил меня профессиональной, заученной улыбкой.
— У меня к вам просьба, — сказала я. — Сделайте мне одолжение. Позвоните, пожалуйста, в Калифорнию, в Окленд, доктору Мэллори. Имени не знаю, но профессия известна — рентгенолог, так что связаться с ним не составит труда. А просьба такая: узнайте у него адрес и телефон его зятя.
Кроличьи терпеливые глаза внезапно загорелись острым блеском.
— Кто такой его зять?
— Роберт Хауленд.
Мистер Диллет помедлил, потом снял трубку. Пока он сидел у телефона, я открыла заднюю дверь, распахнула ее настежь. Потом подошла к громоздкой дубовой конторке. Я опорожнила ящики, все по очереди, высыпая на пустые стулья содержимое: бумаги, резиновые бумагодержатели, скрепки, конверты. Потом налегла на конторку плечом и стала двигать к двери. Мистер Дилетт поднял голову от телефона — сначала он делал вид, будто не замечает, чем я занимаюсь.
— Погодите минутку, я вам подсоблю.
Ножки были без роликов, но конторка и так шла довольно легко, скользя по голым вощеным половицам.
— Нет, спасибо, — сказала я. — Я сама.
Я толкала конторку к открытой двери — по полу протянулись длинные светлые следы, — пока она не уперлась в невысокий порог и не застряла. Я прикинула на глаз, достаточно ли широк дверной проем, — да, достаточно. Поддела руками снизу как можно крепче и приподняла. Ну и махина — у меня заломило спину, но верхняя часть конторки уже перевесила; я ухитрилась приподнять еще немножко, и она опрокинулась от собственной тяжести. В дверь, вниз по двум ступенькам — на бетонный двор. Пусть лежит. Она загородила весь проход, но можно ходить и через парадную дверь. Тем более что теперь мне ее уже с места не сдвинуть. Кажется, повредила спину от натуги. Я положила ладони на поясницу и, легонько раскачиваясь, поглядела на две выбоины по обе стороны крашеной дверной рамы.
— Кажется, я учинила здесь небольшой разгром, — сказала я мистеру Дилетту. — Но уж очень давно мне это хотелось сделать.
Сколько ни растирай, сколько ни потягивайся, а пояснице не легче — видно, придется привыкать к этой боли. Я отняла ладони от спины и закрыла дверь. Мистер Дилетт сидел у телефона и как будто не замечал ничего особенного.
— Номер телефона есть, — сказал он. — Я вам не помешаю?
— Нет, — сказала я. — Не беспокойтесь, пожалуйста, сидите.
С отсутствующим выражением лица, какое бывает у людей в церкви, он подал мне листок бумаги. Сиэтл, и дальше два номера.
Мистер Дилетт сказал:
— Один служебный, другой домашний.
Суббота — стало быть, он дома. До чего же это просто. Проще простого. Он сам подошел к телефону, я узнала его по голосу.
— Я же говорила, Роберт, что разыщу тебя, — сказала я. — Ты не забыл? Ты ждешь?
Он не проронил ни слова. Резкий хриплый вдох — и он бросил трубку.