Стерх: Убийство неизбежно
Шрифт:
– Смотри, приятель, не наделай ошибок. Я конечно, не могу похвастаться крышей, которая бы серьезно на вас наехала, но если с нами что-то случится, думаю, сумею испортить вам тут всю малину. И чтобы ее поправить, придется изрядно раскошелиться, вряд ли это понравится вашему бригадиру.
– Я сам бригадир, брат, – сказал главный.
– Не брат ты мне, – отозвался Стерх.
– Фраер, – вдруг сказал парень со стволом, едва выговаривая звуки, похожие на русские. – Только слишком смелый.
– Можно, я ему все-таки врежу, он сразу и расскажет, что он да откуда? – спросил
– Вижу, что фраер, – отозвался бригадир. – Только… Фраер, может ты мне какую-нибудь ксиву посветишь?
– А кто ты такой, чтобы тебе ксиву показывать?
– Ты здесь подозрительно крутишься, мешаешь работать, теперь вот по коридору ползаешь… Нет, чтобы просто спокойно покушать и уйти, как все делают.
– Правильный вывод, – согласился Стерх. – Я не все. – Он обернулся к Вике, которая все-таки, сама того не желая, чуть отползла вбок от Стерха. – Это крыша, им важно лишь, чтобы все было тихо.
– Верно, чтобы было тихо и спокойно, мадам, – почти галантно отозвался бригадир. Потом перевел заплывшие жиром глазки на Стерха. – А ксиву показать придется, не можем же мы тебя просто так отпустить.
Стерх подумал, еще раз посмотрел в совершенно поросячьи глаза «кулачника».
Это была мелкая «угла», уличная шушера по сути, ни на что не способная, кроме как «доить» такие вот рестораны, или просто драться. Их обычно сажали, но в последнее время как-то не очень охотно, словно бы не было такого желания. Оправдывались по-разному, и гуманизацией наказаний, и несовершенством законов, и тем, что тюрьмы переполнены, а процент туберкулезников в них уже поднялся до такой цифры, что даже посчитав все несидящее население России, по всем санитарным нормам требовалось объявлять пандемию. Для кого-то, видимо, это было оправданием. Для людей, которых это шобла ежедневно грабила, чувствуя свою безнаказанность, это был обычный политико-идеологический треп, которым чинуши привыкли поливать граждан этой страны так же, как привыкли воровать, врать и не заботиться ни о чем, кроме своего брюха.
Стерх вспомнил статью одного очень неглупого криминального журналиста, который утверждал, что вся эта шпана, получившая вдруг такую свободу, была попросту прикрытием всех тех действительно очень серьезных криминальных процессов, которые шли на самом верху власти, где делили серьезную собственность, где и совершалось главное ограбление страны. Журналист был уверен, что со временем придет приказ и всех этих субчиков просто сметут, пересажают, перебьют, передавят, как тараканов, сведя их количество до неизбежного минимума, но пока… Пока они стояли во плоти и крови перед Стерхом и собирались, кажется, приняться за более радикальные меры, чем разговоры.
– Я ведь все равно посмотрю, что у тебя в карманах, – пояснил бригадир. – Только можно по-хорошему, а можно по-плохому.
– Залезешь в карман, это будет грабеж, – даже с каким-то интересом сказал Стерх. – И статья тебе известна.
– Разве грабеж? – Бригадир сделал удивленные глаза. – Да спроси моих свидетелей, ты просто уронишь свой бумажник, и я тебе его верну, вежливо и даже без… выкупа.
– Как хочешь… – пожал плечами Стерх, но больше ничего поделать
Бригадир и парень с пистолетом бросились вперед и прижали его к стене, прихватив руки. «Кулачник» с большим удовольствием заграбастал Вику, которая вздумала было заорать, уже открыла рот, но вдруг увидела, что Стерх не сопротивляется, и спокойно обвисла.
– Именно, что хочу, – объяснил бригадир. Он протянул руку и выволок из внутреннего кармана куртки Стерха бумажник. Потом развернул его и стал перебирать документы. – Что тут у нас?.. Ага, лицензия, право на оружие… Ты серьезный человек, фраер. Или нет, не фраер, ты же обычный частный тихарь.
– Частный? – удивился «кулачник». – А я-то думал… Уж очень он смелый! Давай его прихлопнем малек, чтобы он не был таким смелым?
– Ты видел частного сыча, – быстро проговорил Стерх, обращаясь к бригадиру, – у которого не было бы приятелей среди цветных?
– Ты имеешь в виду кумовую крышу?
– А хоть бы и так? – согласился Стерх.
– Так что ты все-таки тут искал? – спросил бригадир, поглядывая на Стерха уже чуть более спокойно. Вспышка озлобленности проходила, хотя глаза его еще горели желанием, чтобы Стерх хоть ненароком, хоть случайно сделал непонятный жест – за который можно ударить.
– Один приятель сбежал от меня, не договорив, – признался Стерх. – Я решил понять, сам он ушел, или ему помогли?
Бригадир обернулся к метрдотелю.
– Только-то?
Стерх освободил руку от захвата парня с пистолетом. Потом спокойно, как на светском рауте взял из пальцев бригадира свой бумажник. Потом посмотрел на кулачника.
– Оставь ее в покое, парень. Я не люблю, когда мою девушку так держат.
– А я не люблю, когда всякие чмо… – начал было кулачник, но Стерх его перебил.
– Осторожно, парень. Пока вы вели себя… почти пристойно. И все может еще кончиться по-хорошему. Но если ты распустишь язык, и я вдруг да обижусь, то…
– Нет, что будет тогда? – спросил бригадир.
– Пока не знаю, – признался Стерх. – Но что-нибудь придумаю. Я парень изобретательный.
– Ладно, – бригадир сделал неопределенный жест, – отпусти девку. Адрес твой мы знаем, – он посмотрел на метрдотеля. – Может, ты, сыч, и прав, не стоило все это поднимать.
Метрдотель чуть побледнел, уж ему-то «понт с фасоном», как иногда говорили блатные, когда кто-то «играл» под фраеров, не могло помочь.
– Ну, поскольку мы расплатились за кофе, – Стерх усмехнулся, – и даже чуть с избытком, мы вас оставляем.
Бригадир не сказал ни слова. Стерх довольно неучтиво выдернул Вику из лап «кулачника», и пошел вперед. Парень с пистолетом посторонился. Они вышли, и не оглядываясь двинули к выходу. Из-за занавеси послышался резковатый, даже немного пронзительный голос метрдотеля.
– Что они с ним сделают? – спросила Вика.
– Пожалела? – бросил на ходу Стерх, и только после этого понял, что все еще держит ее за руку. Он расслабился и попробовал улыбнуться.
Они вышли из ресторана. Стерх положил руку на пульс, как ни странно, он был спокоен. Куда спокойнее, чем при встрече с архитектором. Они пошли по улице, домой.