Стервятники
Шрифт:
Дмитрий птицу на песок бросил, про сосущее нутро забыл. Эва!.. Глаза жадно зашарили по донным камушкам и песку. Святый Боже! Три самородка поменьше прямо-таки кучкой лежали в ямке меж черными голышами! Жадно схватил обеими руками, подкинул на ладони. Чудеса!
Поднял глаза к голубому серпу высокого неба. А не с голодухи ли и усталости мерещится? Но самородки тянули книзу обхватившие их мертвой хваткой пальцы. Да и чего она ему, синь небесная, беглому каторжнику?
Взор снова зашарил по близкому дну, повел глубже, к неспокойной воде, к подошве монотонно басовито гудящей водяной колонны, низвергающейся с головокружительной скальной высоты. Нет,
Еще четыре золотых камушка - самый большой с бульбу картошкину!
– дожидались его на песке под скальной стенкой! Здесь уже озноб от холоднющей воды пробрал крепко, ноги сводить стало. Дмитрий оперся свободной рукой о скользкую каменную стену, стараясь не съехать по гладкому песку крутого дна, уходящего под водяной столб, развернулся на онемевших ногах и неуклюже поковылял к бережку, прижимая к груди левую руку с горстью самородков.
У обреза воды все-таки запнулся и повалился на левый бок, больно ударившись локтем о камни. Но добычу не выпустил, только охнул, уперев помутившиеся от боли глаза в мокрую от водяной взвеси гранитную стену. Когда взор прояснило, краем глаза поймалось что- то выбивающееся из общей зеленовато-черной мокроты гранита.
Тусклая желтая полоса прорезала гранит. Внизу - на сажень выше его, Дмитрия, роста - как лезвие истончившегося ножа, а двумя саженями кверху уже шириною в ладонь! И уходила, что речка от истока, изгибаясь, по каменной стене в вышину, под летящий поток воды...
ГОРДЕЕВ поймал себя на мысли, что заметно постаревший и поблекший атаман, кажется, его не слушает. Витает где-то в горних высях. Но Семенов внезапно повернулся всем телом от окна к столу и просверлил Захара столь знакомым неприязненным взглядом:
– О казачках, говоришь, заботу имеешь? Ишь ты!..
Усмехнулся прежней тигриной манерой, из того времени, вроде бы и недавнего, когда серебром отливали на крепких атаманских плечах шитые парчовой канителью в зигзаг широкие погоны с генерал- лейтенантской парой звездочек.
– Григорий Михайлович, - вновь начал Гордеев.
– А почему бы и не отпустить казачков в полосу отчуждения. Каково им существовать в Гензане? Скученность, антисанитария полная, болезни. Кабы одни мужики, а то с семействами. Уже, почитай, два года на ржавых кораблях живут с домочадцами. Ребятишки мрут, что мухи, особливо мальцы! В возрасте младше пяти-шести лет и не осталось поросли- то...
– Ты из меня слезу не дави!
– Семенов набычился у окна.
– Да вы и не барышня кисейная, - горько усмехнулся Захар.
– Но я там наблюдаю все признаки полнейшего мора. Как фельдшер по образованию, вам говорю! Да и супротив это человеческому естеству - на ржавых корытах жить. Забайкальскому люду казачьему особливо. А вот на земле, в полосе отчуждения «маньчжурки», они воспрянут, способ существования обретут...
– Это ты точно подметил, насчет фельдшерского образования своего, - Усмешка вновь тронула губы бывшего правителя Забайкалья.
– Потому, Гордеев, и рассуждаешь на уровне клистирной трубки! Запомни и заруби себе на носу или где сподручнее: лихие, геройские казаки даурские и их командиры, все, кто после красных оплеух не скурвился, - твердый народец! Богу и атаману верное войско. Да!
– Семенов ухнул кулаком по столешнице, грузно поднялся из-за стола.
– Да! Испытания несем тяжкие. Но - России-матушки ради!..
«Повело, однако, атамана на декламацию!» - подумалось Гордееву. Окончательно убедился: затянувшаяся аудиенция у засевшего в Нагасаки атамана проку не даст. Напрасно обнадеживал минувшей осенью Захара генерал Шильников: дескать, с Семеновым достигнута договоренность о передислокации казачьих полков, находившихся под его началом в Китае, в полосу отчуждения Восточной Китайской железной дороги, дабы создать ударный кулак для вторжения в советское Забайкалье через Аргунь. Дурак Шильников! С Гришей договариваться.
– А думал ты, - продолжал Семенов, - на какие шиши, из того же Гензана, воинство наше и семейства чинов перебазировать возможно? Иль я тут под крылом микады прохлаждаюсь да старческий жирок нагуливаю? Как же, даст чертов Самсонов продыху!..
Гордеев был хорошо осведомлен о том, что атаман имеет в виду. Уже несколько месяцев Семенов вел судебную тяжбу с генералом Самсоновым по поводу денег, которые находились в распоряжении подчинявшегося Самсонову генерала Подтягина. Остатки «золотого запаса» покойного верховного правителя Сибири адмирала Колчака, неизрасходованные на снабжение армии, благополучно оказались за морем, в Японии. И распорядителем - Самсонов, язви его в корень! Вот и сидел Семенов в Нагасаки, занятый судебным процессом. Да только вряд ли что выгорит у испеченного Колчаком генерал- лейтенанта, казачьего атамана, бывшего закадычного дружка, обозвавшегося ныне начальником Бюро русской эмиграции. Как кончилась давным-давно их дружба, так и кончилась, подумал Захар, глядя на багровеющего от бессильного гнева Семенова.
– Усилия ваши, Григорий Михайлович, общеизвестны и почетны. Но перспектива, как мы в Маньчжурии понимаем, не близкая...
– Мы в Маньчжурии! Першпектива!..
– передразнил, раздражаясь еще больше, Семенов.
– А у вас-то и этого нет! Сколачиваете шайки... Какое отношение ваш сброд имеет к регулярной армии?! А эти жалкие попытки близ границы краснопузых щипнуть?! Смех и тоска! Казачки-то мои для таких щипков потребны, али не так?
– Смею возразить, господин атаман, - твердо ответил Гордеев.
– Есть реальные возможности для восстановления нашего положения в южном Забайкалье.
– Брось, Захар Иванович!
– сморщился Семенов, оттягивая большим пальцем тугой воротник накрахмаленной сорочки.
– Какие, к черту, реальные возможности? О чем ты? С маломощной Дэвээрией не справились, а теперь не партизанские ватаги мужиков - регулярные части красных противу нас встали! Матереют, волченыши.
Помолчав и успокоившись, добавил:
– Насчет того, что Самсонов и Подтягин золотишко просто так не отдадут, - это, конечно, факт. Но поборемся!..
– Золотишко можно и в другом месте добыть, - осторожно сказал Гордеев, внимательно следя за реакцией атамана. Но ожидаемого интереса - с блеском в глазах - не последовало.
– И что же это за другое место?
– устало и равнодушно спросил Семенов.
– Читинский госбанк или американский Клондайк?
– Почище Клондайка. Восточные Саяны.
– Ну, брат, насмешил. Заха-ар! Уж седина ж в бороду, - скривился атаман.
– Где мы, а где эти самые Саяны. И как-то ты Советы из поля зрения выпустил, а? Лежит, значит, там золото пудами, а Советы, значит-ца, хрен на него забили! Ну, фельдшер! Не удивляюсь теперь всей этой вашей мышиной возне! От Маньчжурии- то, чай, до саянских сокровищ куда как ближе, чем до Нагасаки, а ты, ишь, ко мне явился!.. Слышь, Захар, ты, поди, уже пятый десяток разменял?