На полу настил еловых веток,Холодок больничных одеял.Белая палатка лазарета…Все же я тебя не миновал.
26. Лазарет
Я не помню, был ли сон мой долог.Под внимательным ножом врачаВместе с гноем вынули осколокИз кровавой глубины плеча.Я еще смотрел на мир с опаской,Все боялся боли остроты,А сестра уже плела повязки,Белые шершавые бинты.Поле боя не простое поле,Кроме боли ничего там нет.Жгучим сгустком человечьей болиВ поле встал походный лазарет.
27. Стихотворение о матери
Помню ночь, она казалась длинной…Думал я, что не увижу дня…Маленький, но злой осколок миныГнул к земле и тяжелил меня.Красным жаром белый свет застлало…Я и боль… И не кого позвать…Смерти мне и то казалось мало…В этот миг ко мне явилась мать!Подошла… Глядит… Глядит и плачет,Словно боль моя ее гнетет.И на лоб мой, потный и горячий,Руку свою ласково кладет.Взрывом бомб звенели стекла в рамах,Сердце болью продолжало ныть.Смерть?! О, нет! Не для себя, для мамыДолжен я еще остаться жить.Жить для тех, кто без друзей осталисьУ порога фронтовых дверей,Жить затем, что есть на свете жалостьЖен, невест и старых матерей.Я не умер… Ночь промчалась мимо.В сердце снова силы собрались.Мать своим присутствием незримымВ эту ночь мне сохранила жизнь!
28. Я все время думал о тебе
Было время, в первый миг разлуки,Я не мог унять в себе огня.Голос твой, глаза твои и рукиБыли всюду около меня.По буграм и черным косогорамШли тогда мы на смертельный бой.Думал я, что скоро, очень скороМы опять увидимся с тобой.Нет, не дни, а месяцы и годыСвидеться с тобой мы не смогли.Надо мной кружили самолеты,Вырывая клочья из земли.Сны ушли, мечты залило кровью,Чувства были отданы борьбе.На снегах кровавых ПодмосковьяЯ боялся думать о тебе.Я боялся мысли, что с тобою,Также как другие не смогуВ напряженную минуту бояРаспластаться мертвым на снегу.Было время… Яростью гонимы,Мы забыли, милые, о вас.Пули мчались, пролетая мимо,Пули мчались, попадая в нас.И однажды, что солдату надо,Под свистящий минометный вой,На грузовике из под снарядовУвезли меня с передовой.Помню ночь… Плечо… Осколок стали,Нож врача, шершавые бинты.Надо мной сиделки наклонялись,Мне тогда казалось – это ты.Но откинув милые виденья,Полный недоверия к судьбе,Даже в светлый час выздоровленьяЯ боялся думать о тебе.Шла война и надо было драться,Время встреч пока что не пришло.Это значит – надо возвращаться,Как бы ни казалось тяжело.Было время… Мы не знали сами,Что по утру ожидает нас.Фронтовыми гиблыми местамиНе пришлось ходить мне в этот раз.Пули, холод, мокрые землянкиПозади. В ноябрьскую мутьНа забытом богом полустанкеЯ окончил свой военный путь.Вышел ночью, звезды не блистали,Было неприветливо кругом.Сторожа дорогу показали,Я пошел отыскивать свой дом.Отыскал… Ступени тихо скрипнувЗамерли. Я стал стучать.– Кто там?– Я!..– Кто?– Толя!Вскрикнув, за дверьми засуетилась мать.Отворила, бросилась на шею,Засветила в лампе огонек.– Что с тобой такое?– Что?… Болею…– Ты надолго?…– Насовсем. И слег.Дни не шли, казалось, а летели.Много дней, нет и не дней, недельЯ в бреду метался на постели.Шли дожди, потом пришла метель.Замели снега и каждый вечерВетер яростно гудел в трубе.Я лежал, мечтал о нашей встречеИ боялся думать о тебе.Слишком много было пережито.Время лечит раны и любовь.Я боялся – может инвалидаНе захочешь ты увидеть вновь?Но теперь развеяны сомненья.Понял я – страдая и любя,В дни сражений, дни выздоровленьяЯ везде обманывал себя.В дни мучений, дни больших страданий,Дни в бреду, похожие на ночь,Это ты мне исцеляла раны,Это ты являлась мне помочь.И теперь, насколько жив я буду,Пронесу я истину в себе:– Где бы ни был я, везде и всюдуЯ все время думал о тебе!
29. Ленинградские коммунары
Через кольцо блокады,Из под бомбового удараВырвалась из ЛенинградаДевочка чья-то – Тамара.Волны зелеными клочьямиБились о борт с размаха,В глазах затаенными точкамиЗастыли искорки страха.Девочка, что она знает?– Как в Ленинграде?..– Спокойно.Только еще стреляютПо городу из дальнобойных…Голову вверх не поднимутК синему небосводу,Кто не прошел сквозь зимуСорок второго года.Но тот, кто в неясной удачеПрошел сквозь блокады и войны,Тот знает, что это значит —Не детская фраза: – Спокойно…И мы из под смерти вышлиИ в часть свою возвращались,Не потому ли всех ближеДевочка нам показалась.Ближе родной подруги,Ближе родного брата.Я посмотрел на руки,Они в кулаки были сжаты.Дети, страдают дети.Но ничего, Тамара,Мы за тебя ответимТрижды тройным ударом.Волны в неистовой пляскеБились о борт с размаха.Мы поделили с ней братскиВоблу нашу и сахар.Мы обещали ей четко:– Наша возьмет на поверку.Слышишь? Тонны взрывчаткиЗемлю подымают кверху.Слышишь? Гремят салюты.Это тебе, Тамара,Привет посылают оттудаЛенинградские коммунары.
30. Передний край
Студенчество – такая же пехота.
Передний край!Огонь грызет железо!Земля гудит и гулкие столбыЗа поредевшим погоревшим лесомЕе вздымают на дыбы!Сосна горит, как свечка,И жилкой бьется затаенный страх.И втоптанные в землю человечкиКак крестики-пометки на листахДвухверстных карт, раскинувшись застыли…Сознанье возвращалось к нам рывкамиИ мы, облизывая губы,Хрипели и ругались матом…А нас несли вперед ногами,Как носят трупы,И клали рядом…И мы лежали в этот мутный часИ не мечтали о другой постели.Мы ни о чем мечтать не смели,Хотя для насВойна окончилась!Все кончилось: промокшие траншеи,Ночь черной буркой,Проблески зари…И шея,Истерзанная пальцами хирурга,Измученная болью изнутри.Все кончилось! Потом,Как говорят,Солдат вернулся в отчий дом.Меня не будят по ночам ракетыИ все же мне не спится по ночам.По радио, по карте, из газетыЯ узнаю, что делается т а м.Был Сталинград, и Курск, и Киев,И показалась прусская земля…По ней теперь идут другие…Кто скажет: – Почему не я?Я сам скажу, я знаю лучше,– Пеший конному не попутчик!Под одеялом возле печки – теплоИ все как будто на своих местах…Но буквы на листахКак человечкиНа вытоптанных выжженных поляхЗовут!Отмеченный свинцомНе перестанет быть бойцом.И пустьЯ в битву не гожусь.Я знаю —Я на переднем крае.Я учусь!
31. О злости
Не с молоком материнским впиталиМы чувство, которым нам жить довелось.Его мы познали в скрежете стали,В муках разлуки и в скрипе колес.Его мы копили по маленькой каплеС тем, чтобы землю потом затопить.Мы с ним голодали, мокли и зябли,Но без него не смогли бы прожить.Разве б могли мы без злости в работеСказки и сны воссоздать наяву?Разве могли бы мы грудью, в пехотеВыстоять, выстрадать нашу Москву?Разве я мог бы дорогой солдатаНе отступаясь дойти до конца,Если бы не было злости брата,Если бы не было злости отца?Разве я мог бы любить дорогуюЕсли б, в разгар напряженных боев,В минуту такую, в годину такуюНе было б злости моей у нее?…Наши потомки будут иными,Но мы, опаленные грозным огнем,Мы злости учились, мы делались злыми,Мы выросли злыми и злыми умрем.
32. Пускай меня положат у окна
Война окончится еще не скоро.Я не в строю, в том не моя вина.Но, если враг попробует войти в мой город,Пускай меня положат у окна.Я болен. Да! Я по любым законамИмею право больше не стрелять.И все же до последнего патронаЯ все отдам…А там… А там, как знать,Быть может больше ничего не надо.Но фронт далек и здесь не быть врагуИ мне уже не слышать канонаду.Так что же я могу?Лежать?Писать о том, что каждый день и вечер,И ночь, и утро – все внутри болит.Что возвратясь домой я был отмеченТяжелым словом – инвалид.Что по бинтам размотан след кровавый,Что груз осколков мне не по плечу?..Пусть я о том писать имею право,Но не хочу.Я лишь хочу сказать, что если вдруг войнаПридет в мой дом, то, обойдя законы,Пускай меня положат у окнаИ не забудут про патроны.
33. Весна 1944 года
Бездонного неба голубизна,Распутица верст, грязь по ступицу.Нет сухого места для сна,Некуда стать, сесть, прислониться.Воздух сырой под солнцем дрожит,Трепещет в лучах-осколках.И каждый ручей рвет рубежи,Стремясь превратиться в Волгу.А люди идут и проходят везде,Ведомы солдатским законом.Идут по воде, ночуют в воде,Держа сухими патроны.Ни времени нет, ни места для сна.Распутица верст, грязь по ступицу.Бездонного неба голубизна,Сухие патроны, суровые лица.
34. Победа!
И все-таки окончилась о н а!Проклятая,Треклятая,Заклятая,Но за Отечество – Великая война!И фейерверк,И праздничные сводки,И толпы взбудораженных людей,И окна полные огней.И не хватает слов, и водки,Чтоб выплеснуть весь крик