Стихи и поэма

Державин Владимир Васильевич

XXII

О Северной Двине, о гибели богов,

О высшей доблести, о Торере — Собаке

Проходят перед ним, звеня клинками слов.

Драконы, солнца, львы и золотые маки

Сверкают на рядне девичьих подолов.

И песни плещутся, как роли алой браги.

В них спит грядущее, в них прошлое живет.

И кто хлебнет из них, тот молодость вернет.

XXIII

О детстве, о любви, почти забытой, ломкой,

Как в ящиках стекло, напомнят

мне они.

Мне вспомнится январь и лыжный праздник,

кромкой

Рамп опоясанный, и за рекой огни.

Любимое лицо и стол с большой солонкой

И карнавал миров под скатертью в тени.

Тот бедный стол встает, как Фулэ снеговая

Неисчерпаемый. И пыль на нем живая.

XXIV

Ты встала у окна, закрыв рукой глаза.

И в мутных зеркальцах твоих ногтей качались

Пять городов, зима и гавань и леса.

В них можно было жить. Бесстрашье, гнев и жа-

лость

Неслись в молчании, нависшем, как гроза,

По белым уличкам. Но что ж от вас осталось,

Затопленные тьмой пять снежных городов

Планеты юности, и от тебя, любовь?

XXV

В буране домики, как в повести, стоят.

В них ключ моей тоски. За ставнями просветы.

В домах сапожники с портными говорят

О главном том, — о чем не вспомнили поэты.

И хлопья снежные по улице летят,

Как многолюдные, веселые планеты.

В воздушном корабле на ближнюю из них

Летят купцы с мешком браслетов золотых.

XXVI

Той ранней, голубой зимой пласты историй

Народов и культур, все пятьдесят веков,

Снежинкой сделавшись, носились на просторе.

Казалась светотень на лбах у стариков

Войною двух племен. И в этом шумном вздоре

Хозяйкой маленькой жила твоя любовь.

Но в водяном столбе тех дней все это было

Лишь отражением ее творящей силы...

XXVII

Как из ноздрей кита, из каменных ноздрей

Норвегии хлестал двойной фонтан червленых,

Резьбою, как ковши, обвитых кораблей.

И первая струя осыпалась на склонах

Америки. С другой — на чумы лопарей

Слетали удальцы на двух крылах вороньих,

Прибитых к шлемам их, раскинувши усы

И кудри заплетя в две женские косы.

XXVIII

А с юга Новгород, цветной, высокомостый,

Толпой монастырей трезвоня на морях,

Раздувши паруса разбойничьим норд-остом,

В мостах, как радуги, в лабазах и ладьях

Шел, грабил, богател. Ловецкие погосты

Вставали на крутых, тресковых островах.

И плыли мужички на лодочке убогой

На Грумант сказочный

незнаемой дорогой.

XXIX

Как конь против туры на шахматной доске,

Глухие города острогами чернели.

Там, обогнув Вайгач и от реки к реке

Таща кораблики через Ямал, потели

Купцы, спеша на Обь, где гавань вдалеке

Бездонную Сибирь качала в колыбели.

И раз наткнулися на запертую дверь.

Но настежь вновь она раскрыта лишь теперь…

XXX

...Сначала в кабаках или в домах игорных

Сходились юноши вкруг смуглых стариков,

Пропахших каторгой, послушать сказок вздор-

ных

Про Камбалиск, Квинзан, про двести городов.

Что — если б все купцы, от финикиян черных

До рыжих фризов, все за двадцать пять веков

Купцы пошли б в Китай, в тот рынок необъят-

ный,

То все богатыми вернулись бы обратно.

XXXI

И вскоре, паруса раздув, как облака,

За Гамой на восток, на запад за Колумбом

Помчалась кораблей дубовая река.

Их принца Генриха железная рука

Благословляла в путь. И по причальным тумбам

Ползли удавами, захлестываясь вмиг,

Канаты мокрые в песчинках золотых.

XXXII

И зависть поползла, как тучи, к северянам.

Над бухтой грянуло далеко жерло.

То плыть хотят сквозь ночь, Сибирским океаном,

Три корабля в страну, где вечное тепло.

Вот облако — салют двору и горожанам —

Взвилось. Вот на корме фонарное стекло

Зажглося под зарей. И мачты потонули

В молочном сумраке, в густом надводном гуле...

XXXIII

Джон Дэвис, Баффин, Муик, Пит, Джекмен, Ст-

эфен Борро,

Свои суденышки пытаясь провести

К востоку по Оби в Китайские озера,

Иль за Гренландией Японию найти —

Увидели Ямал и стены Лабрадора

И проложили нам начальные пути.

И гибель Баренца и Гудсона, и многих

Забытых, маяком светила нам в дороге.

XXXIV

Когда вернулся Рийп с остатками отряда

Виллима Баренца — их всех уже давно

Считали мертвыми. Тот день был днем парада,

Днем торжества страны. В тот день лилось вино

Не в честь полярников. Нет — большая отрада —

На взморьи Хутман встал и опустил на дно

Свой якорь с глиною индийских рек на лапе.

Он весь Цейлон привез домой в суконной шляпе.

XXXV

...Но вслед за Берингом Овцын и Муравьев,

Малыгин, Прончищев, два Лаптевых, Челюскин,

Взяв на плечи гранит полярных берегов,