Стихи и поэма
Шрифт:
Осколков. Плывет стосаженный
Обломленный с края нарост.
1935
* * *
Я дальше глядел — в голубую
С оранжевым дулом трубу:
Звездой зажигалась столица
На диком Якутском горбу.
Там, как великанские лампы —
Хранилища сил и тепла —
Над черным взморьем горели
Стеклянных дворцов купола.
И хором трубили в надводной,
Бездонной, ночной глубине
Невидимые пакетботы
В семи ожерельях
И на версты крылья дыма
Раскинув над неводом вод
Ревел и в Ленское устье,
Как лебедь, вплывал пароход.
Седой, он по волнам зыбал
За жизнь свою шесть годов.
К форштевню примерзла глыба
Хрустальная, в сто пудов.
И вот, до столба осевого,
Подпершего полюс, как стол,
Он на двое кованным бивнем
Великие льды расколол.
Заухала музыка в тучах
Огней, с пристаней, вдалеке
Толпой фонарей пловучих,
Качающихся на реке.
За крайним, глухим переулком,
Летели жужжа к берегам
Аэросани, по гулким,
Как бубны шаманов, снегам,
Качая сходни, сбегался
Встречать ночной пароход,
В звездистые и голубые
Меха одетый народ.
Вот гости выходят попарно,
Кто молод, а кто с бородой
Прижженной горячей полярной,
Таинственной сединой.
Вселенной купол ледовый, —
Как кованного сундука
Огромную крышку — сурово
Отбросила их рука.
Их речь то стихала, то — сосны,
Как буря сгибала — темна,
Но наши в ней звезды пылали
И наших вождей имена.
1935
СНЕГОВАЯ КОРЧАГА
Поэма
Вижу я — лишь глаза прикрою:
Юность раннюю, дом у реки.
Лошадей ведут к водопою
Загорелые ямщики.
У бадей наклоненных донца
И битюжьих спин волос а
Обагряя, проносится солнце
Медным поездом сквозь леса.
Крутозады и горбоносы,
Выгибая шею кольцом,
Сходят кони вниз по откосу
За приземистым ямщиком.
Глухо цокая по переулку,
Ржанье вскидывают до звезды
И в большие осколки гулко
Расшибают стекло воды...
Слышу я — лишь глаза прикрою:
Словно гуси, на берега
Отдыхать садясь, над рекою
С гоготаньем летят снега.
Их сперва корзинами сыплет,
Дом до крыш завалив, а потом
Пузырьками винными зыблет
В бочке ночи над фонарем...
Город спину взгорбил, как мамонт.
Сыплют искрами трубы судов.
Хлещет вал в надколесные рамы —
В
К черным тумбам пристыли причалы.
Поздно! Поздно! К затонам пора,
Если парни с заслеженных палуб
Грязный лед соскребли вчера.
На тропинке трава замерзает,
Где к колодцу ты бегала встарь.
Раз десятый с тех пор облетает
Почернелых дубов календарь...
...А снежинки несло как из пушки:
Чуть под вечер шагнешь из ворот —
На лице залепляли веснушки,
Залетали в смеющийся рот.
Над полмиром, и больше, пришлося
Им шуметь выше гор и лесов,
Обгоняя погоню за лосем,
Обгоняя огни поездов.
Засекаться о клювы летящих
Птиц пришлося, греметь о крыло
Самолета. И, падая в чащу,
К леснику стучаться в стекло...
За рекой в бору великаны,
Лампой — месяц, столом — гора,
Подымая к тучам стаканы,
Совещаются до утра.
Еще землю царапает полоз.
Купол дымен. Дорога долга.
И опять мне твой смех и голос
Задыхаясь несут снега.
Хлопья шепчут: «...лиц не запомнить.
Мы неслись любоваться тогда
Огневыми хвостищами комнат,
Табуном — за звездою звезда.
Опускал шлагбаумы вечер.
Шла с ведром она со двора.
Мы гурьбой ей садились на плечи
И на мокрые стенки ведра...»
В том дворе, под лампой, повисшей
Словно колокол над столом,
Парней-кленов и девушек-вишен
Круг сходился к вечеру в дом.
Отработав, свои и соседи
Собирались. Гасла заря.
Тень на лицах из синьки и меди,
Свет — из яблока и янтаря.
Лампа золотом скатерть мажет,
Озаряет то лоб, то висок.
В кресле бабка столетняя вяжет,
Будто меряет на нос чулок.
Крыты веки умбровой пылью.
Дни, как скалы ломавший потоп,
Ей глубоко пробороздили
Земляные скулы и лоб.
Все казалось тогда драгоценным:
Блеск чуть видных чешуек лица.
Медный кран и мыльная пена
На усталой шее отца.
Дым над ужином. Хлеб из корзины,
На ногах у стола резьба.
И у деда — рогом — седины
Над щербатым вылепом лба...
Все бодрится старик. Он лечит —
Гири сняв — стенные часы.
Вынул кучу пружин и колечек
И сердито щиплет усы.
С темной старостью рядом какая
Юность шумная («...все им смешно-о»...)!
Будто пенится хлябь золотая, —
В чернобоких корчагах вино.
А когда, наконец, ты входила —