Стихи пацанов. О чести и дружбе

Пушкин Александр Сергеевич

Денис Давыдов

(1784–1839)

‹…›

Вяземский советует мне напечатать «Твои очи» без твоего позволения. Я бы рад, да как-то боюсь. Как думаешь – ведь можно бы – без имени?..

От Языкова жду писем.

Из письма А.С. Пушкина Д.В. Давыдову

Гусарский пир

Ради Бога, трубку дай, Ставь бутылки перед нами, Всех наездников сзывай С закрученными усами! Чтобы хором здесь гремел Эскадрон гусар летучих; Чтоб до неба возлетел Я на их руках могучих; Чтобы стены от ура И тряслись и трепетали!.. Лучше б в поле закричали… Но другие горло драли – И до нас придет пора! Бурцов, брат! что за

раздолье! Пунш жестокий!.. хор гремит! Бурцов! пью твое здоровье: «Будь, гусар, век пьян и сыт! Понтируй, как понтируешь, Фланкируй, как фланкируешь; В мирных днях не унывай И в боях качай-валяй! Жизнь летит – не осрамися, Не проспи ее полет. Пей, люби да веселися! Вот мой дружеский совет». 1804

Чиж и Роза

Басня

Дочь юная весны младой, Румяна Роза расцветала И утреннею красотой Сердца невольно привлекала. И Чижик Розу полюбил; Он путь к красавице направил, Кочующих друзей оставил И день и ночь при Розе жил. Качаясь на зеленой ветке, Где ждал награды для себя, Хорошенькой своей соседке Он говорил: «Люблю тебя!» – «Уж многие любить клянутся, – Сказала Роза, – так, как ты; Когда ж лишусь я красоты, Где верные друзья найдутся?» – «Мне быть неверным? Никогда! – Поет любовник легкокрылый. – Напротив: страсть моя тогда Еще усилится, друг милый!» Амур тогда в саду летал; Ему ль оставить это дело? Он вдруг дыханье удержал – И все в природе охладело. Бореи свищут, прах метут; Листочки Розы побледнели, Зефиры, мотыльки слетели – И следу нет!.. А Чижик тут. «Ах, если ты находишь счастье В моей любви, – он говорил, – Утешься! Я люблю в ненастье, Как в утро красное любил!» Бог удивился не напрасно; Он щедро наградил чету. Удвоил Розы красоту, И Чиж один любим был страстно. Смысл басни, кажется, найден; Его ты знаешь, друг мой милый: Я – тот любовник легкокрылый, – Но как за верность награжден? 1808

Решительный вечер

Сегодня вечером увижусь я с тобою, Сегодня вечером решится жребий мой, Сегодня получу желаемое мною – Иль абшид [1] на покой А завтра – чёрт возьми! – как зюзя натянуся, На тройке ухарской стрелою полечу; Проспавшись до Твери, в Твери опять напьюся, И пьяный в Петербург на пьянство прискачу! Но если счастие назначено судьбою Тому, кто целый век со счастьем незнаком, Тогда… о, и тогда напьюсь свинья свиньёю И с радости пропью прогоны с кошельком! 1818

1

Абшид – отставка.

Гусар

Напрасно думаете вы, Чтобы гусар, питомец славы, Любил лишь только бой кровавый И был отступником любви. Амур не вечно пастушком В свирель без умолка играет: Он часто, скучив посошком, С гусарской саблею гуляет; Он часто храбрости огонь Любовным пламенем питает – И тем милей бывает он! Он часто с грозным барабаном Мешает звук любовных слов; Он так и нам под доломаном Вселяет зверство и любовь. В нас сердце не всегда желает Услышать стон, увидеть бой… Ах, часто и гусар вздыхает, И в кивере его весной Голубка гнездышко свивает… 1822

Надпись к портрету князя Петра Ивановича Багратиона

Где Клии взять перо писать его дела? У Славы из крыла. 1810-е

Эпитафия

Под камнем сим лежит Мосальский тощий: Он весь был в немощи – теперь попал он в мощи. 1822

Бородинское поле

Элегия

Умолкшие холмы, дол некогда кровавый, Отдайте мне ваш день, день вековечной славы, И шум оружия, и сечи, и борьбу! Мой меч из рук моих упал. Мою судьбу Попрали сильные. Счастливцы горделивы Невольным пахарем влекут меня на нивы… О, ринь меня на бой, ты, опытный в боях, Ты, голосом своим рождающий в полках Погибели врагов предчувственные клики, Вождь гомерический, Багратион великий! Простри мне длань свою, Раевский, мой герой! Ермолов! я лечу – веди меня, я твой: О, обреченный быть побед любимым сыном, Покрой меня, покрой твоих перунов дымом! Но где вы?.. Слушаю… Нет отзыва! С полей Умчался брани дым, не слышен стук мечей, И я, питомец ваш, склонясь главой у плуга, Завидую костям соратника иль друга. 1829

На смерть N.N

Гонители, он – ваш! Вам плески и хвала! Терзайте клеветой его дела земные, Но не сорвать венка вам с славного чела, Но не стереть с груди вам раны боевые! 1827

«В былые времена она меня любила…»

В былые времена она меня любила И тайно обо мне подругам говорила, Смущенная и очи спустя, Как перед матерью виновное дитя. Ей нравился мой стих, порывистый, несвязный, Стих безыскусственный, но жгучий и живой, И чувств расстроенных язык разнообразный, И упоенный взгляд любовью и тоской. Она внимала мне, она ко мне ласкалась, Унылая и думою полна, Иль, ободренная, как ангел, улыбалась Надеждам и мечтам обманчивого сна… И долгий взор ее из-под ресниц стыдливых Бежал струей любви и мягко упадал Мне на душу – и на устах пылал Готовый поцелуй для уст нетерпеливых… ……………………………………………………………… 1834 или 1835

Выздоровление

Прошла борьба моих страстей, Болезнь души моей мятежной, И призрак пламенных ночей Неотразимый, неизбежный, И милые тревоги милых дней, И языка несвязный лепет, И сердца судорожный трепет, И смерть и жизнь при встрече с ней… Исчезло все! – Покой желанный У изголовия сидит… Но каплет кровь еще из раны, И грудь усталая и ноет и болит! 1836

«Как будто Диоген, с зажженным фонарем…»

Как будто Диоген, с зажженным фонарем Я по свету бродил, искавши человека, И, сильно утвердясь в намеренье моем, В столицах потерял я лучшую часть века. Судей, подьячих я, сенаторов нашел, Вельмож, министров, прокуроров, Нашел людей я разных сборов – Фонарь мой все горел. Но, встретившись с тобой, я вздрогнул, удивился – Фонарь упал из рук, но, ах!.. не погасился. ‹1830-е›

Пётр Вяземский

(1792–1878)

‹…›

Баратынский и при жизни и в самую пору поэтической своей деятельности не вполне пользовался сочувствием и уважением, которых был он достоин. Его заслонял собою и, так сказать, давил Пушкин, хотя они и были приятелями и последний высоко ценил дарование его. Впрочем, отчасти везде, а особенно у нас всеобщее мнение такую узкую тропинку пробивает успеху, что рядом двум, не только трем или более, никак пройти нельзя. Мы прочищаем дорогу кумиру своему, несем его на плечах, а других и знать не хотим, если и знаем, то разве для того, чтобы сбивать их с ног справа и слева и давать кумиру идти, попирая их ногами. И в литературе, и в гражданской государственной среде приемлем мы за правило эту исключительность, это безусловное верховное одиночество. Глядя на этих поклонников единицы, можно бы заключить, что природа напрасно так богато, так роскошно разнообразила дары свои.