Стихи. Песни. Сценарии. Роман. Рассказы. Наброски. Дневники.
Шрифт:
Костя. Тише ты…
Надя. Значит, что-то тут не то… Понравилась! Что я, балерина?
Костя. Балерины по ночам пельмени пачками не едят.
Надя. Сама ненавижу удобных людей! От них все зло! А выходит, я всем удобна!
Костя. Ты?.. Да…
Надя. Костя, что теперь с нами будет?
Костя. Что будет? Месяц еще не прошел, а ты уже вся дерганая. Чего хорошего? Лично я, как лицо заинтересованное.
Надя. И правильно сделаешь.
…Они молча лежат на раздвижном диване. Надя откинулась на подушку. Полосы света бродят по потолку. Фонарь качается за окном.
Костя. А все это, в общем, некстати. Лето, институт… Хотя тебя сейчас и без экзаменов примут.
Надя. Ну, это само собой. Уже ковровую дорожку расстелили, как космонавту.
Костя. Ты уж тогда и за меня похлопочи, ладно? Есть у меня, скажешь, такой родственник. Непьющий, член месткома… общественник.
Надя. А с квартирой правда глупо получается.
Костя. Что?
Надя. Ничего. Мы и так почти первые на очереди, а скажут: вот, уже свое взяла, не упустила.
Костя. А тебе, между прочим, еще никто ничего не предлагал.
Надя. Предложат — откажусь.
Костя. Ну, давай…
Надя. Хотя тоже глупо… Костя, до чего же на людях бывает тяжело!
Костя. Что-то я раньше за тобой этого не замечал.
Надя. Нет, на людях хорошо. В волейбол играть… Картошку грузить — и то хорошо… Костя…
Костя. Что?
Надя. Ты меня не бросишь, Костя?
Костя. Еще новость…
Надя. Злая я становлюсь.
Костя(обнимает ее). Ты — злая?
Надя. Ну, не злая… Еще нет. Пока что нет. Но чувствую — все к тому идет. И еще плохо, конечно, что я баба. Злых мужиков, если по делу, — уважают… Боятся… А алая баба и есть алая баба. И все… Что-нибудь, думают, личное у нее не сложилось — вот и глядит на всех, как сыч.
Костя. А как сыч глядит?
Надя(показывает). Вот так.
Костя. Ужас.
Надя. Костя, Костя…
Костя. Надо телевизор выключить.
Надя. Не надо, пусть светится… Как окошко голубое… Страшно мне, Костя.
Костя. Глупая ты…
Надя. Другая бы возражала, а я нет… Ты уж меня не оставляй, Костя. Я серьезно.
Костя. Это ты меня скорее бросишь. Променяешь теперь запросто.
Надя. На кого же я тебя променяю?
Костя. Известно на кого. На Штирлица. Или на адъютанта его превосходительства.
Надя. Спи…
Костя встает, выключает телевизор. Гибкий, двигается бесшумно. Ложится
Тени плавают по потолку. Во сне вздохнула дочка, повернулась. Кровать скрипнула. Надя лежит с открытыми глазами. Лицо у нее сердитое, как у дочки во сне. Очень они похожи…
…Надя падала, раскинув руки, падала сквозь редкие облака к земле, еще далекой, утренней, с голубыми, желтыми и светло-зелеными квадратами полей, рекой, сверкающим полукругом огибавшей город, еле видимый справа, — пестрота крыш, дома.
Это еще не падение — полет, когда тебя вращает, если захочешь. А не захочешь — ты свободно лежишь на плотной подушке воздуха, плоско лежишь, как на воде, и через воздух, как через воду, видишь, как внизу, в прозрачной глубине, проступают предметы, знакомые тебе, но пока что они так удалены и приближение их едва заметно. Время остановилось, и ты по возможности растягиваешь его. Игра с пространством затягивает, захватывает — пока земля, надвинувшись резко, не напоминает о себе.
Спокойный обзор кончается сразу. Камнем летишь, камнем в падении себя ощущая.
Но пока что — полет…
Лицо Нади скрыто за широкими очками. На голове — белый шлем. Полет ее направлен. Вокруг нее разбросаны в небе такие же фигурки парашютисток, летящих к земле. Плавные, еле заметные движения рук, и Надя уже скользит вправо, приближаясь к одной из парашютисток, тоже в белом шлеме, в ярко-синем комбинезоне, в тяжелых ботинках на толстой, рифленой подошве, так свободно и странно провисших в пустоте.
Маневр Нади понят и принят. И вот уже они летят рядом, вытянув руки, пальцами касаясь друг друга, сближаясь шлемами, расходятся, продолжая полет, и соединяются снова, как бы приглашая всех остальных, летящих вблизи и в отдалении, собраться вместе.
Вскоре, образуя вытянутыми руками круг из белых, синих, оранжевых курток, они цветком зависают над землей, неясно проступающей сквозь редкие облака, еще далекой…
Как день начнется, так он и дальше пойдет. Это Надя знала точно, втайне подозревая, что множество людей точно такого же мнения.
Утром в цехе она первым делом заглянула в техничку.
За фанерным окошком, как и вчера, стояла все та же, как Наде показалось, совершенно безликая девчонка с белесой челкой на лбу, в довольно замаранном халате и косынке, завязанной небрежно. Вообще она раздражала Надю, и главным образом потому, что на ее месте, здесь, вот за этой зеленой фанеркой, в этой прорези должно бы появиться совсем другое лицо.
— Где Лиза? — спросила Надя.
— Откуда я знаю? — как и вчера, точно таким же бесцветным голосом ответила девчонка. — Я бы сама на нее посмотрела, на эту Лизу. Просто как Джоконда. У меня все про нее спрашивают. Третий день.
— А ты откуда? — спросила Надя.
— Вы меня вчера спросили, но не дослушали. Я здесь по направлению. У меня производственного стажа не хватает.
— А куда ты поступаешь?
— В медицинский. Уже второй год.