Стихи. Песни. Сценарии. Роман. Рассказы. Наброски. Дневники.

Шпаликов Геннадий Федорович

«Не ходи в дома чужие…»

Не ходи в дома чужие На чужих кроватях спать. Если сладко положили — Можно с белого и спасть. На полу оно и жестче, Ветер с форточки — метлой. На полу — уже как в роще — И покойно и светло.

«В январе уже тепло…»

В январе уже тепло. И пускай мороз, но солнце Посылает божий стронций На оконное стекло. Прижимаюсь лбом к стеклу, Рожей

радуюсь теплу!

«От мороза проза…»

От мороза проза холодеет так — розовая рожа, вскинутый пятак. Чет — нечет, а может, черт, может, все возможно, если улица течет у тебя подножно. Если улицы, мосты, переулки, лестницы навсегда в себя вместил — все во мне поместится. Все поместится во мне, все во мне поместится — онемею — онемел — переулки, лестницы.

«Хотел бы я писать всерьез…»

Хотел бы я писать всерьез Про замечательный мороз, Про мало ли, про мало что, Но получается не то. Строка сменяется строкой И возникает под рукой Картина в ясной простоте, Но получаются не те. Как мне себя же разгадать, Души движенье передать, Не притворяясь, не шутя, Хотя бы так, как бы хотя. Но небольшая благодать — Желание зарифмовать, Хотя в попытке этой есть Как будто мужество и честь.

«Цветет себе, не опадая…»

Цветет себе, не опадая, то дерево среди веков, где откровенность молодая и откровенность стариков. И посторонний человек сочтет уже за дерзновенность, и примет он, как откровенность, твой черновик и твой побег. Бежим! Но ловкостию рук творим иллюзии другие, как будто нам все недосуг, зато желания — благие.

«По белому снегу…»

По белому снегу я палкой вожу, стихи — они с неба, я — перевожу. Чего, переводчик, стемнело к пяти, и разнорабочим к пивным подойти? Он ярок, он желтый — тот свет от пивной, не жулик, не жлоб ты, но где-то виной, среди занавесок, зеленой травы, — а желтый — так резок, и синий — увы. Вот так бы, казалось, без всяких увы, ну, самую малость — остаться живым. И снег тот февральский, и свет от пивной кружили бы в вальсе, но где-то виной — стою, понимая средь света и тьмы, что около мая не станет зимы. То зимним, то летним прикинется день, его не заметим сквозь всю дребедень, но только бы — только — осталось в глазах, хоть малою толикой… Гремят тормоза — трамвай — и вечерний снежок — или снег? Наметим, начертим почти без помех.

«Самолеты, как мороженые рыбы…»

Самолеты, как мороженые рыбы… Шереметьево ночное, ты прости — от полета до полета перерывы начинают удлиняться и расти. Улетаю я все реже, и все реже, Шереметьево, могу я передать к самолетам удивление и нежность, удивление возможностью летать.

ЗИМА

Кончится в конце концов И зима, а хочется По зиме быть молодцом — Мне во сне хохочется. От весны до весны Вижу я все те же сны, Я родился жить в апреле, И дороги до апреля мне ясны. Ох, зима, ты, зима, Ты меня сведешь с ума — Деревянные заборы, Заколочены дома. — Где твой дом? — За утлом. Да еще базар потом, — Да железная дорога, Да еще аэродром. Говорю: отведу От тебя рукой беду, Говорю, она не верит, Говорит: домой пойду. По снегу, по песку, В бездомности и дома Несу свою тоску По девочке с аэродрома. 1 января 1974 года

В ТУ ЗИМУ

Была бесснежная зима, Тянуло человека к прозе, Туда, где комнату снимал, Гостей нечаянных морозил. На подоконнике снежок, Зима, зевота, понедельник, И на дорогу посошок Математически разделен. Прощай. Оденусь потеплей, Вокруг меня зима большая, И я надеюсь, что теперь Уже никто не помешает. От всех зимой отгородясь, На прожитье оставив денег, Надеюсь расписаться всласть, До одури, до обалденья. До той зимы, до февраля, До комнаты и снегопада, Где танцевалось от нуля И танца лучшего не надо. Февраль 1974 года

«Обожал я снегопад…»

Обожал я снегопад, Разговоры невпопад, Тары-бары-растабары И знакомства наугад. Вот хороший человек, Я не знаю имя рек, Но у рек же нет названья — Их придумал человек. Нет названья у воды, Нет названья у беды, У мостов обвороженных, Где на лавочках следы.

«Незаметен Новый год…»