Стихи

Коллектив авторов

М. Ш.

Я видел, ты витала меж алмазных стволов и черных листьев, под луной, воздушно выбегала из бессвязных узоров сумрака на луг лесной. Твое круженье было молчаливо, как ночь, и вдохновенно, как любовь… Руками всплескивала, и тоскливо склонялась ты, и улетала вновь. И волосы твои струились, ноги стремительно сияли, и луна в глазах плясала… Любовались боги лесные, любовалась тишина… А

жизнь, а жизнь, распутывая тени, к тебе тянулась, бредила, звала, но пеньем согласованных движений ты властно заколдована была…

* * *

Кто меня повезет по ухабам домой, мимо сизых болот и струящихся нив? Кто укажет кнутом, обернувшись ко мне, меж берез и рябин зеленеющий дом? Кто откроет мне дверь? Кто заплачет в сенях? А теперь — вот теперь — есть ли там кто-нибудь, кто почуял бы вдруг, что в далеком краю я брожу и пою, под луной, о былом?

8 августа 1920

* В С.: "Берлин, 1921 г."

Павлины

Павы ходили, перья ронили, а за павами красная Панна, Панна Марыя перье зберала, веночек вила. (Стих пинских калик перехожих) Видели мы, нищие, как Мария Дева проходила мимо округлого дворца; словно отголосок нездешнего напева, веяло сиянье от тонкого лица. Облаков полдневных, бесшумно-своенравных в синеве глубокой дробилось серебро. Из-под пальмы выплыли три павлина плавных и роняли перья, и каждое перо, — то в тени блестящее, то — на солнце сонном легкое зеленое, с бархатным глазком, темною лазурью волшебно окаймленным, падало на мрамор изогнутым цветком. Видели мы, нищие, как с улыбкой чудной Дева несравненная перья подняла и венок мерцающий, синий, изумрудный, для Христа ребенка в раздумий сплела.

2 августа 1920

В раю

Здравствуй, смерть! — и спутник крылатый, объясняя, в рай уведет, но внезапно зеленый, зубчатый, нежный лес предо мною мелькнет. И немой, в лучистой одежде, я рванусь и в чаще найду прежний дом мой земной, и, как прежде, дверь заплачет, когда я войду. Одуванчик тучки апрельской в голубом окошке моем, да диван из березы карельской, да семья мотыльков под стеклом. Буду снова земным поэтом: на столе открыта тетрадь… Если Богу расскажут об этом, Он не станет меня укорять.

13 августа 1920

* * *

Мерцательные тикают пружинки, и осыпаются календари. Кружатся то стрекозы, то снежинки, и от зари недолго до зари. Но в темном переулке жизни милой, как в городке на берегу морском, есть некий гул; он дышит смутной силой, он ширится; он с детства мне знаком. И ночью перезвоном волн

да кликом струн, дальних струн, неисчислимых струн, взволнован мрак, и в трепете великом встаю на зов, доверчив, светел, юн… Как чувствуешь чужой души участье, я чувствую, что ночи звезд полны, а жизнь летит, горит, и гаснет счастье, и от весны недолго до весны.

14 августа 1920

* В С.: "14. 8. 21."

Лес

Дорога в темноте печалится лесная, о давних путниках как будто вспоминая, о бледном беглеце, о девушке хромой… Улыбка вечера над низкой бахромой туманно-гладких туч алеет сквозь ольшаник. Иди себе да пой, упорный Божий странник, к тебе навстречу ночь медлительно летит. Все глуше под листвой дорога шелестит, истлевшую красу вбирая все покорней, и всюду расползлись уродливые корни, как мысли черные чудовищной души. Лес жаден, ночь слепа, ночлег далек, спеши. Чу… ветер или зверь? не ведаешь… То справа, в тумане меж стволов, пустынно-величава, распустится луна, то слева из листвы тропинка выбежит, и жуткий гук совы проснется в глубине, как всплеск на дне колодца. Порою же мелькнут над отблеском болотца семь-восемь сосенок причудливой чредой; в луче ты различишь цветов пушок седой да ягоды глухой дремотной голубицы. Пройдешь, заденешь ветвь, и плач незримой птицы вновь скатится, замрет, и длительный двойник ответит издали… Да, сказочен твой лик, да, чуден ропот твой, о хмурый, о родимый. Под тучами листвы звучат неутомимо от вешних сумерек до пасмурной зари лесные голоса. Поди же разбери, что клич разбойничий, что посвист соловьиный. Все отзвуки земли слились в напев единый, и ветер мечется, и, ужаса полна, под каждой веткою свивается луна. Так ночью бредит лес величественно-черный, и лютый, и родной… О путник, ты упорной да ровной поступью, да с песнями иди, пока в нечаянном просвете впереди не развернется даль полей — еще лиловых в тот свежий, юный день. О странствиях суровых тогда забудешь ты. За полем вспыхнет день на крышах, имена оврагов, деревень чирикнут в памяти, простые, дорогие… И это вещий путь. И это ты — Россия.

Возвращение

Я всем вам говорю, о странники! — нежданный глубокий благовест прольется над туманной землей, и, полный птиц, волнистый встанет лес, черемухой пахнет из влажного оврага, и ветру вешнему неведомый бродяга ответит радостно "воистину воскрес". В полях, на площадях, в толпе иноплеменной, на палубе, где пыль толпы неугомонной бессонного кропит, — да, где бы ни был он, — как тот, кто средь пустой беседы вдруг приметит любимый лик в окне — так встанет он и встретит свой день, свет ласковый и свежий, свет и звон. И будет радостно и страшно возвращенье.